Полночь
Шрифт:
Щеки Элизабет тотчас залились краской, будто ей надавали пощечин, она отпрянула от окна и на четвереньках проследовала в угол за шкафом, где уже нельзя было увидеть ее через окно. Сгорая от стыда, забилась в угол и бросила полный ненависти взгляд на гипсового старика, который добродушно улыбался всем своим изъеденным язвами лицом. Отвратительная комната, отвратительный дом, отвратительный лицемер господин Аньель, который закрывает на ключ все двери за ней и бесшумно расхаживает по коридорам в своих огромных калошах! Накануне вечером он, конечно, дождался, пока она уснет, и тихонько прокрался
Внезапно она увидела перед собой ноги в черных брюках — видимо, господин Аньель обожал черный цвет. Вскрикнув от неожиданности, подняла глаза и состроила презрительную гримасу, увидев заросшее щетиной лицо господина Аньеля, который смотрел на нее чуть ли не с нежностью.
— На полу… — сказал он. — Во что вы играете, Элизабет?
— Ни во что я не играю, — сердито ответила девушка, поднимаясь на ноги. — Дайте мне пройти, господин Аньель. Я вас ненавижу.
Он тотчас закрыл за собой дверь и загородил ее своим долговязым тощим телом.
— Минутку, — сказал он. — Уделите мне одну минутку. Вы сердитесь на то, что вас закрыли на ключ.
Элизабет вложила во взгляд все презрение, на какое была способна.
— Это вы меня заперли.
— Нет, не я, — возразил господин Аньель, — уверяю вас, не я. Но это необходимо. Так для вас будет лучше, Элизабет.
— Меня не интересуют ваши объяснения. Я голодна, понимаете? Я хочу есть.
И она топнула ногой.
— Завтрак ждет вас, — ласково сказал он, — не угодно ли спуститься в столовую?
Видя такую покорность, Элизабет почувствовала желание дерзить.
— Хорошо, — заявила она, — но предупреждаю вас, что я скорей умру с голоду, чем еще раз сяду за стол с этой женщиной, матерью господина с таким смешным именем, которое не сходит с ваших уст.
— О-о! — ужаснулся он. Но тут же взял себя в руки и со вздохом сообщил: — Мать господина Эдма сегодня не будет завтракать с вами. Она уехала.
Глаза Элизабет вспыхнули радостью, и она чуть было не спросила, надолго ли уехала старуха, но передумала, опасаясь, что ответ омрачит ее радость.
В коридоре она пошла впереди господина Аньеля, громко стуча каблучками, чем приводила в отчаяние беднягу, который рекомендовал ей соблюдать полную тишину. Девушке казалось, что она одержала победу над матерью господина Эдма, и в это утро дом ее не пугал. Птицы на лестничной площадке выглядели смешными, а шаткая лестница при дневном свете утратила всю свою таинственность.
— Который час? — спросила она, цокая каблучками по плитам прихожей.
Господин Аньель смиренно ответил, что сейчас восемь часов. Он шагал за ней бесшумно, точно большая черная тень. Когда они вошли в большую комнату, украшенную геральдическими лилиями, Элизабет подбоченилась и посмотрела на длинный стол, конец которого был покрыт белой скатертью. Дымящийся кофейник распространял вкусный запах, рядом стояла большая чашка с цветочным узором и лежала небольшая буханка серого хлеба.
Девушка села и бросила в чашку несколько кусочков сахара, но тут заметила, что господин Аньель остался стоять.
— А вы? — спросила она, держа в руке кофейник.
Он поблагодарил ее за заботу, сообщил, что позавтракал в пять утра, и добавил, что в Фонфруаде он встает раньше всех.
— Всех! — повторила Элизабет, наливая себе кофе. — А кто это все? Тут никого не видно.
— Это моя кузина Бертранда, которую вы уже знаете, Бернар, тот самый, что не смог вчера выйти к обеду…
— Этих я знаю, — перебила она.
— Мадемуазель Эва и… господин Эдм.
Элизабет резко вздернула голову.
— Я не хочу больше слышать это имя, господин Аньель, понимаете? Вы в конце концов заставите меня бояться этого человека, которого я никогда не видела.
Он немного покраснел и ничего не ответил. Широкая полоса солнечного света создавала как бы завесу между ним и девушкой, так что он плохо видел ее, но все равно она представлялась ему удивительным существом, пришедшим из мира, который ему был неведом; и он молча стоял перед ней, глядя на нее с восхищением и одновременно с опаской. Вокруг него с жужжаньем вилась муха, но он не отгонял ее. В комнате было тепло, и стулья потрескивали в тишине, как будто, согреваясь, пробуждались от ночного оцепенения. Через несколько минут Элизабет положила на скатерть кусок хлеба, который собиралась отправить в рот.
— Господин Аньель, — сказала она вдруг, — не смотрите на меня, когда я ем. Это меня раздражает.
Он вздрогнул, потом нарочито набрежным движением погладил лацканы пиджака.
— Я задумался о том, дитя мое, — произнес он глухим низким голосом, заполнявшим всю комнату, — будете ли вы счастливы здесь, в Фонфруаде.
Она откусила хлеба и сердито пожала плечами.
Снова наступило молчание, а муха меж тем кружилась вокруг головы господина Аньеля, задевая волоски бороды. Продолжая жевать, Элизабет втянула голову в плечи и глянула на господина Аньеля своими большими черными глазами.
— Вы все раздумываете, это понятно, — сказала она. — А вот послушайте меня, господин Аньель. Сегодня утром я стояла у окна, и мой сосед, этот самый ваш господин Эдм, тоже раздумывал на свой лад, подсматривая за мной. Это очень неприятно.
Он поднял руку. Слова девушки нарушили его мечтания, и он проворчал:
— Господин Эдм? Не думаю. Он никогда не подходит к окну. Никогда.
Элизабет поставила чашку на стол.
— Я видела в глубине комнаты какого-то маленького человечка.
Господин Аньель как бы нечаянно стукнул кулаком по спинке стула.
— Господин Эдм — не маленький человечек, Элизабет.
— Однако, — спросила она, слегка уязвленная, — ведь это его огромные и смешные ботинки я видела вчера перед дверью?
Наверно, она задела чувствительную струнку в душе этого терпеливого и кроткого человека. Впервые со времени знакомства она увидела, как он нахмурился, затем тыльной стороной ладони отмахнулся от мухи и бородка его задрожала.
— Это вас не касается, — ответил он.