Полночь
Шрифт:
— Друзья мои, — сказал вдруг господин Эдм, — я расскажу вам сон, приснившийся мне много лет назад. Во сне я оказался примерно там же, где мы сейчас находимся, но в стародавние времена, не могу сказать даже, в какую именно эпоху. Во всяком случае, усадьбы Фонфруад еще не было. Однако я знал, что она будет построена, ибо хранил воспоминание о ней, во сне все смещается, и мое воспоминание в этом случае играло роль предвидения.
Когда прошло первое волнение оттого, что я погрузился в глубь веков, оставаясь на том же самом месте, я посмотрел под ноги и увидел маленький пруд, в черной воде которого отражалась луна. Вокруг шелестели под ветром кроны больших деревьев, и я слушал этот хорошо знакомый мне шум с удивлением. Мне казалось, что так много веков тому назад все было по-иному. Взял
Вернувшись на прежнее место, я решил обойти дом, держась близко к стенам. Несомненно, дом существовал только в моей памяти или, если угодно, в моем воображении. Да и в самом деле: что такое воображение, как не память о том, что еще не произошло? И вот я шел вдоль стен Фонфруада, как если бы они действительно возвышались рядом со мной, прошлое, настоящее и будущее перемешались в моем сознании настолько, что, когда я щупал воздух, мне казалось, будто я трогаю ладонью прохладную и шершавую поверхность камня. Какое утешение на безлюдье! Большой дом как будто защищал меня, прикрывал, словно крылом, своей тенью.
Я прошел под окнами, которые выходят на север. Справа от меня под холодным ветром зябко дрожала поверхность пруда. Слева — плотная и зловещая стена кустов, в которой тут и там вспыхивали металлические блики от лунного света, но у стен призрачного дома ни один кустик не преграждал мне путь. Я шел и шел, ведомый уже не страхом, а любопытством. Думаю, даже бежал бегом, так мне хотелось побыстрей добраться до двери. Дойдя до выступа, образованного башней, я поднял глаза на конек крыши, и на какой-то миг мне показалось, будто я там что-то вижу. Посмотрел повнимательней и подумал, что ошибся, но нет — дело было в том, что дом был и не вполне виден, и не вполне скрыт от взора. Он неярко сиял, словно окутанный туманом хрустальный дворец. И полупрозрачные стены его позволяли видеть комнаты и коридоры в глубине дома, даже угадывались стройные силуэты грабов и ясеней за противоположной стеной.
Я был до крайности удивлен и поначалу подумал, уж не заколдовал ли меня какой-нибудь волшебник, потому что трудно было поверить своим глазам. «Чтобы узнать все наверняка, — подумал я, — достаточно проникнуть в дом, который одновременно существует и не существует. Трогая стену рукой, я встречаю лишь иллюзорное сопротивление: рука свободно проходит сквозь нее, и я не опасаюсь, что рука застрянет. Я собственными глазами вижу, если это мне не кажется, камни, окна, шиферную крышу и дымовые трубы, но как-то неотчетливо, будто очертания их смазаны в результате какого-то происшествия. Все равно поищем дверь». Дверь я нашел на обычном месте и открыл ее, хотя сердце мое сильно билось.
— Бог ты мой! — вполголоса воскликнула Корнелия.
— На пороге меня обуяло сомнение. Друзья мои, в подобных случаях сомневаться опасно. Тот, кто хочет шагнуть в пустоту, сначала должен убедиться, что он не верит в существование этой пустоты. Но как бы там ни было, я остановился на пороге волшебного дома и видел у своих ног тот самый пруд, ибо дом возвышался как раз над его черной поверхностью, в которой отражалась одна лишь луна. Разум подсказывал мне, что, сделав шаг вперед, я могу утонуть. Тем не менее, друзья мои, я продолжал держаться за ручку двери. И тут я обнаружил странное явление: всякий раз как я начинал прислушиваться к голосу разума, ручка двери будто испарялась из моих пальцев, но как только я начинал верить, что действительно держусь за ручку, она вновь появлялась. После недолгого колебания я зажмурился и решительно шагнул за порог дома.
С каким восторгом я почувствовал под ногами каменный пол прихожей! Да, я ступал по твердому. Безбоязненно шел от двери к двери и обратно, и голова у меня была легкая, как после бокала крепкого вина. Если до той минуты я никак не мог поверить, что дом существует на самом деле, а не только в моем воображении, то теперь я считал подобное сомнение нелепым и из молодечества топнул каблуком по камню, через который мой взгляд уже не проникал, потому что все в доме стало непрозрачным: полы, стены и потолки.
По правде говоря, я немного поколебался, стоит ли подниматься на верхние этажи, но лестница показалась мне такой надежной, что в конце концов я решил рискнуть. И вот я начал бродить по комнатам, хлопал ладонью по стенам, дабы убедиться, что все это мне не привиделось. Вам, конечно, хотелось бы узнать, чем этот дом отличался от того, в котором мы живем сейчас. Так знайте, что он был весь белый. Длинные столы и стулья с прямыми спинками не то чтобы придавали ему строгость монашеской обители, которая так влечет к себе души некоторых людей, скорей они лишь подчеркивали, что дом предназначен для серьезных раздумий и занятий. Ни один бесполезный предмет не радовал и не раздражал глаз. Проходя по большим пустым залам, где гулко раздавался шум моих шагов, я ощущал необыкновенную тихую радость, которую трудно описать словами. Мне казалось, что здесь я становлюсь лучше и умнее и что воздух, проникающий в мою грудь, питает мой мозг каким-то неуловимым волшебным веществом. Многое из того, чего я до той минуты не понимал, стало вдруг для меня поразительно простым. Никакое желание не волновало мою грудь. Меня покинули сомнения, сожаления и печаль, а также неуверенность в том, что мы существуем. Друзья мои, если бы я мог вспомнить все, что узнал в этом доме, я был бы самым мудрым и самым полезным из людей. К сожалению, воспоминание об этой науке, такой же ценной, как сама жизнь, было отнято у меня при пробуждении, подобно тому как у вора отбирают его поживу. И действительно, я, точно вор, проник в этот обычно недоступный для нас мир, огражденный гималайскими хребтами отчаяния, однако находящийся не где-нибудь, а внутри нас самих.
В это время Серж, которого несколько минут не было, вернулся в трапезную с двумя медными подсвечниками, поставил их на стол и зажег свечи. Никто не обратил на него внимания, такую власть имело слово господина Эдма над этой небольшой группой мужчин и женщин. Не все одинаково понимали, о чем говорит хозяин усадьбы, а кое-кто и вовсе ничего не понимал, но после его речей каждый в той или иной мере ощущал умиротворение и уверенность в завтрашнем дне. Короткие спокойные фразы, произносимые ровным голосом, воспринимались как знамение какого-то необычного доброго начала. Некоторые поначалу не замечали очарования, но в конце концов и они отдавались на волю вкрадчивых красивых слов. В дни, когда деньги в доме вдруг кончались и будущее представлялось тоскливо-безотрадным, один-единственный необыкновенный человек отвлекал их от мрачных мыслей, рассказывая о своих мечтах и о некоем мире, которого никто никогда не видал, этот чародей без волшебного жезла всякий раз усыплял все их тревоги.
Даже господин Бернар не без удовольствия слушал то, что про себя раздраженно именовал безумством. Убедить остальных слушателей было гораздо легче.
— Внутри нас самих, — повторил рассказчик, — это вроде бы и близко, но в то же время так далеко, что иным не хватает всей жизни, чтобы проникнуть в этот мир. Вот смысл того, что я узнал в том доме, который существует и не существует, в зависимости от того, как вы к нему относитесь.
— Я не вполне уловил вашу мысль, но это оригинально, — заметил господин Юрбен.
— О, а я прекрасно все поняла, — промолвила иностранка, вперив в пространство неподвижный задумчивый взгляд. — Бывают же призраки людей, почему бы не быть и призракам домов? Дом, который видел во сне господин Эдм, как раз и был таким призраком.
— Дом, который видел во сне господин Эдм, — сказал слепой, поправляя очки, — это одна из многочисленных выдумок его плодовитого ума.
— Этот дом — все что вам угодно, — мягко ответил господин Эдм, — и в то же время — нечто другое. Он никогда не бывает там, где вы рассчитываете его увидеть, но однажды явится вам неизвестно каким образом. Впрочем, достаточно подумать, что он не существует, как он сразу же исчезнет.