Полное собрание сочинений в одной книге
Шрифт:
Анисимов говорит:
— Понимаете, какая запятая. Ведь с пятнадцатого числа вся наша армия имеет зимнее обмундирование, а эти, глядите, идут, как цуцики, в летних шинелках и в сапогах.
Один из бойцов говорит:
— Товарищ Анисимов, а может, это действительно немецкая агентура, закинутая в наш тыл?
Анисимов говорит:
— В точности не могу вам ответить на этот вопрос, но знаю, что теплые вещи — это самое узкое место у немцев.
И вот старший сержант Анисимов смотрит на этих двух удаляющихся красноармейцев и сам нервно барабанит пальцами по своему ремню. Потом говорит нам:
— Конечно, для своих агентов немцы достали бы пару наших полушубков. Дело не в этом. А дело в том, что именно в этом вопросе они могли иметь недоглядку. И это позволяет мне сделать соответствующие выводы.
И сказав так, сержант Анисимов крикнул двум красноармейцам, которые удалились уже на двести шагов:
— Остановись! Стой!
И вдруг мы видим, что эти два, кому крикнули, — побежали.
И тогда мы одного ранили, а другого поймали. И все оказалось так, как подумал Анисимов.
В приказе по нашей части Анисимов получил благодарность за проявленную бдительность и смекалку.
Ночью пошли в разведку. Я впереди, два бойца сзади.
Ночь светлая. Луна сияет. И тихо. Стрельбы нет. Вдруг, видим, впереди нас что-то мелькнуло. Видим — фигура. Немец.
Легли за кусточком. Ждем. Видим, немец остановился. Стоит. Задумчиво смотрит вокруг себя. Потом снова идет, заложив руки за спину.
Удивились. Думаем: «Если идешь в плен сдаваться, так иди побыстрей, без рук за спиной».
Велю бойцам его взять. Взяли. Видим, не хочет сдаваться. Борется. И даже оказывает отчаянное сопротивление, то есть кусается.
Пришлось, я извиняюсь, немного его ранить, чтоб он вел себя скромней, проще, не так агрессивно. Успокоился. Пошел культурней.
Приводим его в штаб. В штабе спрашивают: «Куда шел, зачем, какие имел задания?» Молчит.
Обыскали. Нашли документы. И среди них имелась; одна бумага от высшего немецкого командования, дескать, такой-то фельдфебель, награжденный железным крестом, является владельцем двух десятин земли. И видим, в бумаге указаны приблизительно те места, где расположены наши и немецкие траншеи и где поле, по которому шел этот немец. Конечно, в штабе хохот поднялся, смех. Командир полка говорит:
— Что ж вы такие неудобные земли выбираете для своих владений?
Молчит. Не хочет отвечать. Командир полка спрашивает:
— Значит вы просто шли и своим хозяйским оком осматривали ваше имение?
Не отвечает. После попросил папироску, закурил. Говорит:
— У нас многие, которые отличились, получили дарственные земли среди восточных пространств.
В штабе снова хохот поднялся. Смех. Шутки. Спрашивают немца:
— Когда же вы сподобились получить это дарственное поместье?
— Еще, говорит, в сентябре 1941 года.
Командир полка говорит:
— Время-то как быстро летит… Прошло два года, а вы еще и поместье свое не приняли.
Под общий смех и веселье спрашивают немца:
— Ну, хоть понравилось ли оно вам?
Немец говорит:
— Нет, не понравилось. Плохая земля. И деревня разбита.
Командир полка говорит:
— Так вы бы поглядели землю, прежде чем ее брать. Еще в помещики лезете. А не предусмотрели такую мелочь. Взяли кота в мешке.
Немец сердито говорит:
— Да как же я мог ее глядеть, если вы там были.
Командир полка говорит:
— Так вы бы на парашюте спустились. Разве можно так беспечно свои коммерческие дела совершать. Вот и оболванили вас. Не то подсунули.
Тут немец понял, что над ним подшучивают. Замолчал. Командир полка говорит:
— Нахальство гитлеровцев не поддается описанию. Советские земли они раздавали своей немчуре с надеждой, что они все завоюют… А ну-ка быстренько отведите скороспелого помещика в штаб дивизии. Тут его историческая миссия закончена.
Мы дали помещику вторую папироску. Он нервно закурил. И мы его увели.
Позвал меня командир полка. Угостил папиросочкой. Говорит мне:
— Разведчик ты неплохой. И сегодня я возлагаю на тебя превеликую надежду. Подползи ночью к немецкому дзоту и выясни, что это такое — какова длина этого укрепления и есть ли там противотанковое орудие. Только делай разведку в полной тишине, чтоб немцы не узнали, что мы обнаружили их замаскированный дзот.
К рассвету я подполз под самые немецкие укрепления. Нарисовал на бумажке строение этого дзота. И уже имею намерение вернуться назад.
Уже ползу назад и вдруг слышу немецкие голоса. И легкий смех. И слышу, смех идет как раз из этого дзота.
Этот смех меня прямо рассердил. В такой момент, думаю, они смех допускают, беспечность.
Подполз к этому дзоту. Заглянул в амбразуру. Вижу — четыре немца в карты играют.
Еще чего, думаю. Я тут ползу, затрудняюсь, а они в карты играют.
Хотел я кинуть в них гранату, но сдержался. Не стал кидать, поскольку велено соблюдать полную тишину.
Слежу за ихней игрой, соблюдая тишину. Во что же, думаю, они играют. Не в «козла» ли? Нет, вижу, не в «козла».
Опять захотелось бросить в них гранату. Но снова удержал себя. Не допустил шума.
Вдруг, смотрю, еще один немец к столу подходит. То четыре сидело, то вдруг пятый идет.
Беру гранату и опять не бросаю ее.
Смотрю, у пятого в руках бутылка и три стаканчика.
Пожалуйста, думаю, наливайте, пейте… И значит опять не бросаю ее, гранату.
Выпили они по стаканчику и сидят, что болваны.
Мне-то, думаю, что — сидите. Может быть, как-нибудь сами собой передохнете без моего участия.