Полное собрание сочинений. Том 1. Повести. Театр. Драмы
Шрифт:
Густав. Да ну? В самом деле?
Текла. Да ну? В самом деле? А! теперь. понимаю! Теперь я ясно вижу, сколько в тебе подлости! Ты явился сюда с намерением вырвать сердце у него из груди.
Это ты сидел здесь на кушетке; ты сказал ему, что он заболеет эпилепсией; что ему нужно вести воздержный образ жизни и проявить по отношению к жене мужество и твердость! Да, это — ты! Сколько времени ты здесь?
Густав. Вот уже неделя!
Текла. Значит, я тебя видела на пароходе!
Густав. Меня, конечно.
Текла. И ты вообразил, что тебе легко будет мной поиграть?
Густав. Игра уже сыграна!
Текла. Ну, еще не совсем.
Густав. Нет, сыграна.
Текла. Ты, как волк, подкрался исподтишка к моему ягненку! Ты явился с подлым намерением разбить мое счастье, но ты не рассчитал, что я пойму тебя и успею расстроить твои замыслы!
Густав. Всё это не совсем верно! Так оно вышло! — Не скрою, я всегда искренно хотел, чтобы ваш брак кончился плохо, и был почти уверен, что это случится и без моего вмешательства. Кроме того у меня просто и времени не было устраивать какие бы то ни было интриги. Но вот я совершенно случайно встречаю тебя на пароходе и вижу, как ты кокетничаешь с какими-то молодыми людьми. Сознаюсь, время мне показалось как нельзя более подходящим! Я приехал сюда, и твой ягненок сам постарался влезть в пасть волку. Я пробудил к себе симпатию в молодом эпилептике приемами, о которых говорить тебе совершенно бесполезно, и мы уж не расставались. Сначала он пробудил во мне жалость, потому что он переживал такую же тоску, как и я когда-то. Но, к несчастью, он затронул мою старую рану — твой роман, — историю об идиоте-муже, и мной овладело желание разобрать этого молодца, как игрушку, на составные части и перемешать их так, чтобы потом и собрать было невозможно. Сделать это было нетрудно, благодаря твоим подготовительным работам! Он был весь наполнен тобой, ты была главной пружиной в механизме и я сломал ее. Отсюда этот шум! Приехав сюда, я не знал, что я скажу ему. Я был в положении шахматного игрока, который выработал несколько систем игры, но от твоего поведения зависело, с чего начать ход! Из одного вытекло другое, случай завершил всё, и ты в моих руках! Теперь я держу тебя крепко!
Текла. Нет!
Густав. Да-с! Чего ты больше всего боялась, то и случилось! Свет в лице двух дам, которых я не искал и не звал, потому что театральными интригами я не занимаюсь, — свет был свидетелем твоего примирения с первым мужем и того, как ты с раскаянием опять бросилась в его верные объятия! Разве этого недостаточно?
Текла. Для твоей мести, да! Но объясни ты мне, светлый ум, считающий себя справедливым: каким образом ты, который считал всегда, что всё, что ни происходит, происходит в силу неизбежной необходимости, что все наши поступки не свободны…
Густав. Не свободны, только в известном смысле.
Текла. Это всё равно.
Густав. Нет!
Текла. Ты и меня считал неответственной за то, что моя природа и обстоятельства заставили меня поступить так, как я поступила. Почему же ты считаешь себя в праве мстить мне?
Густав. Вот именно по этому!! Потому, что моя природа и обстоятельства заставляют теперь меня мстить! Основания совершенно одинаковы. А знаешь, почему в этой борьбе пали вы оба? пренебрежительное и недоверчивое выражение на лице Теклы. Почему вы так легко попались? Потому что я сильней и хитрее вас. Идиотами-то оказались вы! Ты и он! Нельзя считать идиотами всех, кто не пишет романов и не рисует картин! Советую хорошенько это запомнить.
Текла. У тебя нет никаких чувств в сердце!
Густав. Совершенно верно!.. Поэтому-то я и могу рассуждать, в чём ты могла убедиться, да и действовать, что я тебе тоже, кажется, доказал.
Текла. И всё это только потому, что я задела твое самолюбие?
Густав. Не только поэтому. Попробуй только задеть чужое самолюбие! Это самое больное место в человеке.
Текла. Какая низкая мстительность! Тьфу!
Густав. Какое низкое легкомыслие! Тьфу!
Текла. Да, но уж я такая!
Густав. Но и я такой! Прежде чем давать простор своей природе, надо принять во внимание природу других. Они могут столкнуться, и тогда не миновать слез и скрежета зубовного!
Текла. Ты не умеешь прощать…
Густав. Я простил тебя!
Текла. Ты?
Густав. Да, конечно! Разве в продолжение целого ряда лет я поднимал на вас руку? Нет! Я только пришел сюда, взглянул на вас, и этого оказалось достаточным, чтобы между вами произошел разлад. Разве я делал вам сцены, упрекал вас, проклинал? Нет… Я просто посмеялся над твоим супругом, и этого оказалось довольно, чтобы уничтожить его! Но я теперь перестаю быть обвинителем, и готов отвечать. Текла! Тебе не в чём упрекнуть меня?
Текла. Совершенно не в чём. Христиане говорят, что нашими поступками руководит Провидение, другие называют его судьбой. Но мы невиновны!
Густав. До некоторой степени — пожалуй! Но стоит позволить себе пустяк, — наделаешь долгов, и рано или поздно явятся кредиторы. Мы не виновны, но ответственны. Мы невинны перед Тем, в Кого мы больше не верим; но мы ответственны друг перед другом и перед ближними.
Текла. Так ты являешься кредитором?
Густав. Я пришел потребовать с тебя не то, что ты получила, а то, что ты украла! Ты украла мою честь и, так как восстановить ее ты не можешь, я пришел и взял твою… Это вполне справедливо!
Текла. Честь! Гм! И теперь ты удовлетворен!
Густав. Да, удовлетворен! Звонит.
Текла. И теперь ты уедешь… к своей невесте?
Густав. У меня нет невесты! — И никогда не будет! Я поеду не домой, потому что у меня нет дома, и я не хочу иметь его! Входит лакей. Приготовьте счет! Я уезжаю с первым пароходом. Лакей уходит.
Текла. Ты уезжаешь, не примирившись со мной?
Густав. Примириться! У тебя много слов, потерявших всякое значение! Примириться? Супружество втроем? Ты одна могла бы послужить делу примирения, искупив вину, но этого ты не можешь! Ты только брала, но то, что взяла, ты уничтожила, и уж не можешь вернуть ничего! — Ты удовлетворишься, если я скажу: прости, ты разбила мое сердце; прости, ты опозорила меня; прости меня за то, что в течение семи лет я каждый день был посмешищем для моих учеников; прости, что я освободил тебя от родительского гнета, от тирании неведения и предрассудков, что вручил тебе свой очаг, что я взял тебя ребенком и сделал из тебя женщину! Прости меня, как я простил тебя! Теперь я перевожу мой вексель! Ступай теперь, своди счеты с другим!
Текла. Что ты сделал с ним? Я начинаю подозревать — что-нибудь — ужасное!
Густав. Так ты его еще любишь?
Текла. Да!
Густав. Но ведь когда-то ты любила меня? Правда?
Текла. Правда!
Густав. Знаешь, кто ты?
Текла. Ты презираешь меня?
Густав. Мне жаль тебя! Быть жалкой!.. Качество, чтобы не сказать недостаток, не из приятных. — Бедная Текла! — Я чувствую, что и мне нужно в чем-то покаяться, хотя я ни в чём не повинен — как ты! Но может быть тебе будет полезно почувствовать то, что я когда-то почувствовал! — Знаешь, где твой муж?
Текла. Думаю, что знаю… Даже наверное… Он там… в соседней комнате! Он всё слышал! И видел всё! А кто увидел своего демона, умирает.
Адольф показывается в дверях в глубине террасы бледный как мертвец, с кровавою царапиной на левой щеке, взгляд неподвижный, без выражения, вокруг рта белая пена.
Густав, отступая. Вот он! Своди теперь свои счеты с ним, и посмотрим, будет ли он так милосерд к Тебе, как я! — Прощай! Направляется налево и, сделав несколько шагов, останавливается.
Текла направляется к Адольфу с протянутыми руками. Адольф! Адольф скользит у дверного косяка на пол. Текла бросается к трупу и покрывает его поцелуями. Адольф! Дитя мое! Ты жив! — говори же, говори! — Прости свою злую Теклу! — Прости!.. Прости! — Прости! Брат!.. Слышишь? Господи, он не слышит… Умер! О, Боже милосердие, сжалься над нами, помоги!