Полное собрание стихотворений
Шрифт:
Позднее и о потустороннем мире, и о Боге Кленовский мучился сомнениями, и все эти сомнения отразились в его поэзии:
Ты дал мне непосильную задачу: Быть человеком и познать Тебя. И вот я пробиваюсь наудачу, На тьму догадок истину дробя. Но не пробиться, знаю это точно. Так для чего ж на звезды я гляжу, Молюсь Тебе, не засыпаю ночью И темными стихами ворожу?«Уходящие паруса» (1962).
Кленовский мучился сомнениями, нередко делится ими со своими друзьями, например, в письме В.Ф.Маркову 17 июля 1954 года он пишет: «Не все и во мне гладко, есть колебания и сомнения - я
И не в одном стихотворении он говорит об этом:
Простых путей не знаю я К неутомительному раю, На перекрестках бытия Я сторонюсь и озираюсь. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Сомненье! Твой суровый срок, Твой страшный путь, твой след кровавый - Не человеческий порок, А человеческое право.49
Письма Кленовского Маркову. С.601–602.
«Уходящие паруса» (1962).
А на критику Терапиано по поводу сомнений и ангелов отреагировал болезненно: «Должен с прискорбием сообщить Вам, Владыка, что влиятельным критиком Ю.Терапиано, подвизающимся в парижской “Русской мысли”, мне запрещено писать об ангелах! Уже в рецензии о № 10 “Мостов”, где было опубликовано мое стихотворение (впоследствии по Вашему совету несколько видоизмененное) “Мы ангелам не молимся совсем” - сей Терапиано писал: “уж какие теперь ангелы!”. В рецензии же о моей новой книге он возражает против “обилия (в ней) ангелов”, (хотя их там, кстати, совсем мало! Д.К.), “приходящих на помощь”. “Без ангелов - добавляет он - поэтам обойтись невозможно!” Как же быть, Владыка? Вообще, за “метафизическую часть” (как он выразился) моей книги получил я от него порицание и осуждение. “Перед загадкой бытия (пишет Т.), оставаясь честным, каждый человек должен сказать лишь одно: не знаю. Перечитывая ‘Разрозненную тайну’ Кленовского, я, между тем, как раз это самое ‘не знаю’ всюду и нахожу:
Ужель я землю посетил, Чтоб уходя, сказать: не знаю?”И т. д. и т. д.
Вот так и остаешься: с несправедливым обвинением, намаранным поперек книги! Ведь на критиков управы нет!» [50] .
То веря, то сомневаясь, Кленовский все-таки и в поэзии и в письмах, очень часто говорит об ангеле-хранителе. Ему кажется, что кто-то свыше постоянно вмешивается в его судьбу. И этот кто-то действует не во вред, а во благо для него. «Вся моя жизнь кричит мне о том, что он существует!» [51]– писал он Шаховскому. А тот считал, что когда-нибудь исследователи будут изучать Ангелологию Кленовского.
50
Иоанн Шаховской, архиепископ. Переписка с Кленовским. С.159–160.
51
Иоанн Шаховской, архиепископ. Переписка с Кленовским. С.241.
Кленовский горько сожалел о том, что не может до конца выразить в своей поэзии все то, чем полна его душа, все, что он хотел бы сказать своим читателям, свое понимание жизни, свои впечатления от всего виденного и пережитого, свое восхищение прекрасным миром, красотой и глубиной сущности человека. В стихах он не раз жалуется на это:
Моя душа, как ты бедна, Когда в мои рядишься строки! Они как волны ото дна, От тайников твоих далеки.И еще больше сожалел он, что его стихи не дойдут до России, до русского читателя. Как хотел он, чтобы поэзия, в которой осталась часть его души, долетела до российского читателя.
Хотел бы я (и верится: Когда-нибудь смогу!) Стать апельсинным деревцем На южном берегу И пусть один единственный Вспоенный мною плод Дорогою таинственной В«Теплый вечер» (1975).
И как радовался он, когда получал вести, что его знают и читают в России! 25 января 1969 г. он писал Г.Панину: «Имею сообщить Вам о любопытном происшествии в моей жизни. Недели две тому назад, впервые за четверть века моего пребывания в эмиграции, получаю письмо с… советской маркой и штемпелем Москвы. <…> Все это произвело на меня большое впечатление. Не похвалами и восторгами, а тем, что в Советской России нашелся молодой, тесно связанный с литературой человек, которому стали так дороги мои стихи! Ведь для нас, поэтов-эмигрантов, чрезвычайно важно заручиться в теперешней России вот такими друзьями наших стихов, так как только через них наши стихи могут придти в Россию и там сохраниться. Удивило меня, что мои стихи, стихи поэта, которого в эмиграции кое-кто считает “поэтом для стариков”, оказались “там” так дороги молодому читателю» [52] . В другом письме Кленовский радостно сообщает Г.Панину, что лента с наговоренными на нее тридцатью его стихотворениями поехала в Ленинград и в Москву. «…Мой голос не только побывал в СССР (на что я никак не рассчитывал), но даже там и остался. Я эту ленту слышал, она звучит, несмотря на мой слабый голос, очень выразительно и ясно» [53] .
52
Из писем Дмитрия Кленовского Геннадию Панину / Публ. Э.Бобровой // Новый журнал. 1997. №207. С.178–179.
53
Из писем Дмитрия Кленовского Геннадию Панину / Публ. Э.Бобровой // Новый журнал. 1997. №207. С.176.
Чем дольше Кленовский живет, тем труднее, кажется, ему расстаться с земным. В первых послевоенных книгах он спокойно говорит об уходе из жизни:
Мой дорогой! Меня жалеть И утешать меня - не надо! Поверь: мне так легко стареть! И сердце, словно даже радо. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . И мне опять идти легко, И в сердце - светлое волненье, И вот совсем недалеко, Уже не сон, а пробужденье.«След жизни» (1950).
Однако позднее тяга к жизни все усиливается:
Последних мук не утаишь. Ни равнодушьем, ни усмешкой… Еще хотелось бы пожить, Немного на земле замешкать…Критики находили это вполне закономерным: «Естественно, что при таком радостном и оптимистическом восприятии мира во всех его проявлениях, - нелегко привыкнуть к мысли о том, что с нею, с этой жизнью, неизбежно придется расстаться» [54] . Все сильнее Кленовский не желает разлуки:
54
Месняев Г. Последний царскосельский лебедь // Возрождение. 1966. №175. С.147.
А еще позже, на восьмом десятке лет он уже умоляет жизнь, чтобы она продлилась:
Моя душа! Мой гость «оттуда», Ты собралась в обратный путь… Постой! Не поскупись на чудо! Повремени еще! Побудь!