Какая засуха!.. От знояК земле все травы прилегли...Не подалась ли ось земная,И мы под тропик подошли?Природа-мать – лицеприятна;Ведь, по рассказам, не слыхать,Чтобы в Caxape или в КобиМогли вдруг льдины нарастать?А здесь, на севере, Сахара!Край неба солнце обожгло;И даже море, обезумев,Совсем далеко вдаль ушло...
«Порой, в октябрьское ненастье...»
Порой, в октябрьское ненастье,Вдруг загорится солнца луч,Но тотчас быстро погасает, —Туман так вязок, так тягуч.И говорит земля туману:«Не обижай моих красот!Я так устала жарким летом,В моих красотах недочет.Я так бессильна, так помята,Глаза сиянья лишены,Поблекли губы, косы сбиты,А плечи худы и бледны.Закрой меня! Но день настанет,Зимой успею отдохнуть,Поверь мне, я сама раскроюСвою окрепнувшую грудь!»Сказала, и, закрывши очи,Земля слабеющей рукойСпешит, как пологом, туманомПрикрыть усталый облик свой.
«О, неужели же на самом деле правы...»
О, неужели же на самом деле правыГлашатаи добра, красот и тишины,Что так испорчены и помыслы, и нравы,Что надобно желать всех ужасов войны?Что дальше нет путей, что снова проступаетВся дикость прежняя, что, не спросясь, сплеча,Работу тихую мышленья прерываетИ неожиданный, и злой удар бича...Что воздух жизни затхл, что ржавчина и плесеньТак в людях глубоки и так тлетворна гниль,Что нужны: пушек рев, разгул солдатских песен,Полей встревоженных мерцающая пыль...Людская кровь нужна! И стон, и бред больницы,И сироты в семьях, и скорби матерей,Чтоб чистую слезу вновь вызвать на ресницыНе вразумляемых другим путем людей, —Чтоб этим их поднять, и жизни цель поставитьИ дать задачу им по силам, по плечу,Чтоб добрый пастырь мог прийти и мирно правитьИ на торгующих не прибегать к бичу...
«Что тут писано, писал совсем не я...»
Что тут писано, писал совсем не я, —Оставляла за собою жизнь моя;Это – куколки от бабочек былых,След заметный превращений временных.А души моей – что бабочки искать!Хорошо теперь ей где-нибудь порхать,Никогда ее, нигде не обрести,Потому что в ней, беспутной, нет пути...
Баллады, фантазии и сказы
Статуя
П.В. Быкову
Над озером тихим и сонным,Прозрачен, игрив и певуч,Сливается с камней на камниХолодный, железистый ключ.Над ним молодой гладиатор:Он ранен в тяжелом бою,Он силится брызнуть водоюВ глубокую рану свою.Как только затеплятся звездыИ ночь величаво сойдет,Выходят на землю туманы, —Выходит русалка из вод.И, к статуе грудь прижимая,Косою ей плечи обвив,Томится она и вздыхает,Глубокие очи закрыв.И видят полночные звезды,Как просит она у негоОтвета, лобзанья и чувстваИ как обнимает его.И видят полночные звездыИ шепчут двурогой луне,Как холоден к ней гладиаторВ своем заколдованном сне.И долго два чудные телаБелеют над спящей водой...Лежит неподвижная полночь,Сверкая алмазной росой;Сияет торжественно небо,На землю туманы ползут;И слышно, как мхи прорастают,Как сонные травы цветут...Под утро уходит русалка,Печальна, бела и бледна,И, в сонные волны спускаясь,Глубоко вздыхает она...
Весталка
В храме пусто. Красным светомОбливаются колонны,С тихим треском гаснет пламяУ весталки Гермионы.И сидит она на камне,Ничего не замечая,С плеч долой сползла одежда,Блещет грудь полунагая..Бледен лик преображенный,И глава ее закрыты,А коса, сбежав по тоге,Тихо падает на плиты.Каждой складкой неподвижна,Не глядит и не вздыхает;И на белом изваяньиПламя красное играет.Снится ей покой богатый,Золоченый и счастливый;На широком, пышном ложеДремлет юноша красивый.В ноги сбито покрывало,Жмут докучные повязки,Дышат свежестью и силойВсе черты его и краски...Снится ей народ и площадь,Снятся лекторы, эдилы,Шум и клики, – мрак, молчаньеИ тяжелый гнет могилы...В храме пусто... Гаснет пламя!Чуть виднеются колонны...Веста! Веста! Пощади жеСон весталки Гермионы!
Мемфисский жрец
Когда я был жрецом МемфисаТридцатый год,Меня пророком ОзирисаПризнал народ.Мне дали жезл и колесницу,Воздвигли храм;Мне дали стражу, дали жрицу —Причли к богам.Во мне народ искал защитыОт зол и бед;Но страсть зажгла мои ланитыНа старость лет.Клянусь! Клянусь бессмертным Фтою, —Широкий Нил,Такой красы своей волноюТы не поил!..Когда, молясь, она стоялаУ алтаряИ красным светом обливалаЕе заря;Когда, склонив свои ресницы,И вся в огне,Она, по долгу первой жрицы,Кадила мне...Я долго думал: царь по власти,Я господинСвоей тоски и мощной страстиМоих седин;Но я признал, блестя в короне,С жезлом в руке,Свой приговор в ее поклоне,В моей тоске.Раз, службу в храме совершая,Устав молчать,Я, перстень свой сронив вставая,Велел поднять.Я ей сказал: «К началу ночиВзойдет звезда,Все лягут спать; завесив очи —Придешь сюда».Заря, кончаясь, трепеталаИ умерла,А ночь с востока набегала —Пышна, светла;И, купы звезд в себе качая,Зажегся Нил;В своих садах, благоухая,Мемфис почил.Я в храм пришел. Я ждал свиданья,И долго ждал;Горела кровь огнем желания, —Я изнывал.Зажглась румяная денница,И ночь прошла;Проснулась шумная столица, —Ты не была...Тогда, назавтра, в жертву мщенью,Я, как пророк,Тяжелой пытке и сожженьюЕе обрек...И я смотрел, как исполнялсяМой приговорИ как, обуглясь, рассыпалсяЕе костер!
Мертвые боги
И.П. Архипову
Тихо раздвинув ресницы, как глаз бесконечный,Смотрит на синее небо земля полуночи.Все свои звезды затеплило чудное небо.Месяц серебряный крадется тихо по звездам...Свету-то, свету! Мерцает окованный воздух;Дремлет увлаженный лес, пересыпан лучами!Будто из мрамора или из кости сложившись,Мчатся высокие, изжелта-белые тучи;Месяц, ныряя за их набежавшие гряды,Золотом режет и яркой каймою каймит их!Это не тучи! О, нет! На ветрах полуночи,С гор Скандинавских, со льдов Ледовитого моря,С Ганга и Нила, из мощных лесов Миссисипи,В лунных лучах налетают отжившие боги!Тучами кажутся их непомерные тени,Очи закрыты, опущены длинные веки,Низко осели на царственных ликах короны,Белые саваны медленно вьются по ветру,В скорбном молчании шествуют мертвые боги!..Как не заметить тебя, властелина Валгаллы?Мрачен, как север, твой облик, Оден седовласый!Виден и меч твой, и щит; на иззубренном шлемеСветлою искрой пылает звезда полуночи;Тихо 'склонил ты, развенчанный, белое темя,Дряхлой рукой заслонился от лунного света,А на плечах богатырских несешь ты лопату!Уж не могилу ли станешь копать, седовласый?В небе копаться и рыться, старик, запрещают...Да и идет ли маститому богу лопата?Ты ли, утопленник, сросшись осколками, сноваМчишься по синему небу, Перун златоусый?Как же обтер тебя, бедного, Днепр мутноводный?Светятся звезды сквозь бледно-прозрачное тело;Длинные пальцы как будто ногтями расплылись...Бедный Перун! Посмотри: ведь ты тащишь кастрюлю!Разве припомнил былые пиры: да попойкиВ гридницах княжьих, на княжьих дворах и охотах?Полно, довольно, бросай ты кастрюлю на землю;Жителям неба далекого пищи не надо,Да и растут ли на небе припасы для кухни?Как не узнать мне тебя, громовержец Юпитер?Будто на троне, сидишь ты на всклоченной туче;Мрачные думы лежат по глубоким морщинам;Чуется снизу, какой ты холодный и мертвый!Нет ни орла при тебе, ни небесного грома;Мчится, насупясь, твоя меловая фигура,А на коленях качается детская люлька!Бедный Юпитер! За сотни прожитых столетийВ выси небесной, за детски-невинные шашни,Кажется, должен ты нянчить своих ребятишек;В розгу разросся давно обессиленный скипетр...Разве и в небе полезны и люлька, и розги?Много еще проносилось богов и божочков,Мертвые боги – с богами, готовыми к смерти,Мчались на сфинксах двурогие боги Египта,В лотосах белых качался таинственный Вишну,Кучей летели стозубые боги Сибири,В чубах китайцев покоился Ли безобразный!Пальмы и сосны, верблюды, брамины и маги,Скал ьды, друиды, слоны, бердыши, крокодилы —Дружно сплотившись и крепко насев друг на друга,Плыли по небу одною великою тучей...Чья ж это тень одиноко скользит над землею,Вслед за богами, как будто богам не причастна,Но, несомненней, чем все остальные, – богиня!Тень одинокая, женщина без одеянья,Вся неприветному холоду ночи открыта?!Лик обратив к небесам, чуть откинувшись навзничь,За спину руки подняв в безграничной истоме,Грудью роскошною в полном свету проступая,Движешься ты, дуновением ветра гонима...Кто ты, прекрасная? О, отвечай поскорее!Ты Афродита, Астарта? Те обе – старухи,Смяты страстями, бледны, безволосы, беззубы...Где им, старухам! Скажи мне, зачем ты печальна,Что в тебе ноет и чем ты страдаешь так сильно?Может быть, стыдно тебе пролетать без одежды?Может быть, холодно? Может быть... Слушай, виденье,Ты – красота! Ты одна в сонме мертвых живая,Обликом дивным понятна; без имени, правда!Вечная, всюду бессмертная, та же повсюду,В трепете страсти издревле знакомая миру...Слушай, спустись! На земле тебе лучше; ты ближеЛюдям, чем мертвым богам в голубом поднебесье-.Боги состарились, ты – молода и прекрасна;Боги бессильны, а ты, ты, в избытке желаний,Млеешь мучительно, в свете луны продвигаясь!В небе нет юности, юность земле лишь доступна;Храмы сердец молодых – ее вечные храмы,Вечного пламени – вспышки огней одиночных!Только погаснут одни, уж другие пылают...Брось ты умерших богов, опускайся на землю,В юность земли, не найдя этой юности в небе!Боги тебя недостойны – им нет обновленья.Дрогнула тень, и забегали полосы света;Тихо качнулись и тронулись белые лики,Их бессердечные груди мгновенно зарделись;Глянула краска на бледных, изношенных лицах,Стали слоиться, твой девственный лик сокрушая,Приняли быстро в себя, отпустить не решившись!Ты же, прекрасная, скрывшись из глаз, не исчезла —Пала на землю пылающей ярко росою,В каждой росинке тревожно дрожишь ты и млеешь,Чуткому чувству понятна, без имени, правда,Вечно присуща и все-таки неуловима...
Людские вздохи
Когда в час полуночный люди все спят,И светлые звезды на землю глядят,И месяц высокий, дробясь серебром,В полях выстилает ковер за ковром,И тени в причудливых гранях своихЛежат, повалившись одни на других;Когда в неподвижно-сверкающий лесСпускаются росы с высоких небес,И белые тучи по небу плывут,И горные кручи в туманах встают —Легки и воздушны в сиянье лучей,На игры слетаются вздохи людей;И в образах легких, светясь красотой,Бесплотно рожденные светом и тьмой,Они вереницей, незримо для нас,Наш мир облетают в полуночный час.С душистых сиреней, с ясминных кустов,С бессонного ока, с могильных крестов,С горящего сном молодого лица,С опущенных век старика мертвеца,Со слез, ускользающих в лунном свету,Они собирают лучи на лету;Собравши, – венцы золотые плетут,По спящему миру тревожно снуютИ гибнут под утро, при первых лучах,С венцами на ликах, с мольбой на устах.
Последний завет
В лесах алоэ и араукарий,В густой листве бананов и мимоз —Следы развалин; к ним факир и парийПорой идут, цепляясь в кущах роз.Людские лики в камнях проступают,Ряды богов поверженных глядят!На страже – змеи! Видимы бывают,Когда их гнезда люди всполошат.Зловещий свист идет тогда отвсюду;Играют камни медной чешуей!Спеши назад! Не то случиться худу:Нарушил ты обещанный покой.Покой! Покой... Когда-то тут игралаЛюдских судеб блестящая волна,Любовью билась, арфами звучалаИ орошалась пурпуром вина.Свободны были мыслей кругозоры,Не знала страсть запретного плода,И мощный царь, – жрецов вещали хоры, —Мог с божеством поспорить иногда...Каких чудес дворцы его не зналиВ волшебных снах чарующих ночей!Каких красот в себе не отражалиЧасы любви во тьме его очей!Раз было так: чуть занялась денница,Полночный пир, смолкая, утихал,Забылась сном на львиной шкуре жрица,Верховный жрец последним отплясал.Еще с утра, с нарочными гонцами,Проведал царь победу над врагом.Последний враг! Царь – старший над царями!Он делит землю только с божеством!Погасло в нем последнее желанье,Смутился дух свободой без границ...И долго царь глядел на пированьеСквозь полутень опущенных ресниц.«Ко мне, мой сын!» И до царева ложа,На утре дней в лучах зари горя,По ступеням, дремавших не тревожа,Подходит робко первенец царя.И царь, приняв от сына поклоненье,Заре навстречу, звукам арфы вслед,В словах негромких, будто дуновенье,Вещал ему последний свой завет:«Когда мой час неведомый настанетИ сквозь огонь и ароматы смолСвободный дух в немую вечность канет,Приемлешь ты в наследие престол.Свершив обряд, предав меня сожженью,Как быть должно по старой старине,Ты этот город обратишь к забвенью,Построишь новый, дальше, в стороне, —Чтоб тишина навеки водвориласьЗдесь, где замкнет мне смерть мои уста,Чтоб в ходе лет здесь вновь не зародиласьЛюдских деяний вечная тщета...Чтоб никогда ни клики поминанья,Ни звук молитв в кладбищенской тишиНе нарушали тихого блужданья,Свободных снов живой моей души.Я так устал, я так ищу покоя,Что даже мысль о полной тишинеДороже мне всего земного строяИ всех других ясней, понятней мне...»И божество завет тот услыхалоИ, смерть послав мгновенную царю,В порядке стройном тихо обращалоВ палящий день прохладную зарю.И далеко от этих мест отхлынулЛюдских страстей живой круговорот,Pоскошный лес живую чашу сдвинул,И этих мест чуждается народ.Змеиный свист здесь слышен отовсюду,Сверкают камни медной чешуей.Спеши назад! Не то случиться худу —Нарушил ты обещанный покой.