Полное собрание стихотворений

Апухтин Алексей Николаевич

5 сентября 1854

Санкт-Петербург

Тоска

Вижу ли ночи светило приветное Или денницы прекрасной блистание, В сердце ласкаю мечту безответную, Грустную думу земного страдания… Пусть бы сошла к нам уж ночь та угрюмая Или бы солнце на небе сокрылося, Ропот сердечный унял бы я, думая: Так что и счастье мое закатилося… Так же, как мир ночью мрачной, безмолвною, Сердце оделося черною тучею, Но, как назло мне, величия полные, Шепчутся звезды с волною кипучею… Невыразимая, невыносимая Давит тоска мою душу пустынную… Где же ты, прелесть мечтаний любимая? Люди сгубили тебя, неповинную. Завистью черной, насмешкой жестокою Ожесточили они сердце нежное И растерзали навек одинокую Душу страдальца рукою небрежною.

10 сентября 1854

Поэт

Взгляните на него, поэта наших дней. Лежащего во прахе пред толпою: Она – кумир его, и ей Поет он гимн, венчанный похвалою. Толпа сказала: «Не дерзай Гласить нам истину холодными устами! Не нужно правды нам, скорее расточай Запасы льстивых слов пред нами». И он в душе оледенил Огонь вскипающего чувства И тот огонь священный заменил Одною ржавчиной искусства; Он безрассудно пренебрег Души высокое стремленье И дерзко произнес, низверженный пророк, Слова упрека и сомненья; Воспел порочный пир палат, Презренья к жизни дух бесплодный, Приличьем скрашенный разврат, И гордость мелкую, и эгоизм холодный… Взгляните: вот и кончил он, И, золото схватив дрожащею рукою, Бежит поэт к бесславному покою, Как раб трудами изнурен! Таков ли был питомец Феба, Когда, святого чувства полн, Он пел красу родного неба, И шум лесов, и ярость волн; Когда в простых и сладких звуках Творцу миров он гимны пел? Их слушал раб в тяжелых муках, Пред ними варвар цепенел! Поэт не требовал награды – Не для толпы он песнь слагал: Он покидал, свободный, грады, В дубравы тихие бежал, И там, где горы возвышались, В свободной, дикой стороне Поэта песни раздавались В ненарушимой тишине.

29 сентября 1854

Скажи, зачем?

Скажи, певец, когда порою Стоишь над тихою Невою Ты ясным вечером, когда Глядят лучи светила золотые В последний раз на воды голубые, Скажи, зачем безмолвствуешь тогда? Певец! Когда час ночи мирный Слетает с высоты эфирной Сменить тяжелый день труда И блещет небо яркими звездами, Не вдохновен высокими мечтами (Скажи, зачем безмолвствуешь тогда?) А вот и празднует столица: Народ по стогнам веселится, Везде гудят колокола… А в храмах Бога тихое моленье, И певчих глас, и ладана куренье… (Скажи, зачем безмолвствуешь тогда?) Не оттого ль, что эти звуки В тебе пробудят сердца муки, Как радость в прежние года, Что, может быть, природы увяданье Милей, чем блеск, души твоей страданью,– Не оттого ль безмолвствуешь тогда?

20 ноября 1854

Первый снег

О снега первого нежданное явленье, Приветствую тебя в моем уединенье! Уединенье? Да! Среди толпы людей Я так же одинок, как ландыш, из полей Родных отторженный суровою рукою; Среди прекрасных роз поник он головою, И в рощу мирную из мраморных палат Его желания свободные летят. Приветствую тебя! Неведомою силой Ты в смутной памяти былое оживило, Мечтанья прошлых дней той юности златой, Как утро зимнее, прекрасной и живой! Картин знакомый ряд встает передо мною: Я вижу небеса, подернутые мглою, И скатерть снежную на сглаженных полях, И крыши белые, и иней на дровах; Вдали чернеет лес. С сиянием Авроры По окнам разослал мороз свои узоры; Там, за деревьями, роскошно и светло Блестит замерзлых вод прозрачное стекло; Там курится дымок над кровлями овинов… В соседней комнате я слышу треск каминов, К ним истопник бредет и шум своих шагов Разносит за собой с тяжелой ношей дров. С какою радостью живой, нелицемерной. Бывало, я встречал тебя, предвестник верный Зимы… Как я любил и сон ее снегов, И длинную семью прекрасных вечеров! Как часто, вкруг стола собравшися семьею, Мы проводили их в беседах меж собою, И ласки нежные иль звонкий смех порой Сменяли чтение обычной чередой. Я помню длинный зал, вечернею порою Его перебегал я детскою стопою, И часто пред окном, как будто бы сквозь сон, Я становился вдруг, испуган, поражен, А прелесть дивная морозной, зимней ночи Манила и звала встревоженные очи… Светила чудные сияли в вышине И, улыбаяся, смотрели в душу мне; Чистейшим серебром поля вдали сияли, Леса пустынные недвижимо стояли; Всё спало… Лишь мороз под окнами трещал… И жутко было мне, и к няне я бежал. Я помню комнатку… Пред образом горела Лампада тусклая; старушка там сидела… И сладок был мне звук ее речей простых, Любовью дышащих… Увы! не слышу их Среди надутых фраз да слов бездушных ныне: Уж третью зиму я встречаю на чужбине, Далеко от нее, от родины святой, Не с шумной радостью, но с хладною тоской, И сердце сжалося… но в холоде страданий Ты возбудил во мне толпу воспоминаний, Ты годы юности внезапно оживил, И я тебя в душе за то благословил… О, взвейся, легкий снег, над родиною дальной Чтоб поселянин мог, природы сын печальный, Скорей плоды трудов по зимнему пути За плату скудную в продажу отвезти!

11 октября 1854

Эпаминонд

Когда на лаврах Мантинеи Герой Эллады умирал И сонм друзей, держа трофеи, Страдальца ложе окружал,– Мгновенный огнь одушевленья Взор потухавший озарил. И так, со взором убежденья. Он окружавшим говорил: «Друзья, не плачьте надо мною! Недолговечен наш удел. Блажен, кто жизни суетою Еще измерить не успел, Но кто за честь отчизны милой Ее вовеки не щадил, Разил врага – и над могилой Его незлобливо простил! Да, я умру, и прах мой тленный Пустынный вихорь разнесет, Но счастье родины священной Красою новой зацветет!» Умолк… Друзья еще внимали… И видел месяц золотой, Как, наклонившися, рыдали Они над урной роковой. Но слава имени героя Его потомству предала, И этой славы, взятой с боя, И смерть сама не отняла. Пронзен ядром в пылу сраженья, Корнилов мертв в гробу лежит… Но всей Руси благословенье И в мир иной за ним летит. Еще при грозном Наварине Он украшеньем флота был; Поборник правды и святыни. Врагов отечества громил И Севастополь величавый Надежней стен оберегал… Но смерть поспорила со славой, И верный сын России пал, За славу, честь родного края, Как древний грек, он гордо пал, И, всё земное покидая, Он имя родины призвал. Но у бессмертия порога Он, верой пламенной горя, Как христианин – вспомнил Бога, Как верноподданный – царя. О, пусть же ангел светозарный Твою могилу осенит И гимн России благодарной На ней немолчно зазвучит!

26 октября 1854

Зимой

Зима. Пахнул в лицо мне воздух чистый… Уж сумерки повисли над землей, Трещит мороз, и пылью серебристой Ложится снег на гладкой мостовой. Порой фонарь огнистой полосою Мелькнет… Да звон на небе прогудит… Неугомонною толпою Народ по улицам спешит. И грустно мне! И мысль моя далеко, И вижу я отчизны край родной: Угрюмый лес задумался глубоко, И звезды мирно шепчутся с землей, Лучи луны на инее трепещут, И мерзлый пар летает от земли, А в окнах светятся и блещут Гостеприимные огни.

6 января 1855

Санкт-Петербург

Подражание арабскому

В Аравии знойной поныне живет Усопшего Межде счастливый народ, И мудры их старцы, и жены прекрасны, И юношей сонмы гяурам ужасны, Но как затмеваются звезды луной, Так всех затмевал их Набек молодой. Прекрасен он был, и могуч, и богат. В степях Аравийских верблюдов и стад Имел он в избытке, отраду Востока, Но краше всех благ и даров от пророка Его кобылица гнедая была – Из пламени ада литая стрела. Чтоб ей удивляться, из западных стран К нему притекали толпы мусульман, Язычник и рыцарь в железе и стали. Поэты ей сладкие песни слагали, И славный певец аравийских могил Набеку такие слова говорил: «Ты, солнца светлейший, богат не один, Таких же, как ты, я богатств властелин; От выси Синая до стен Абушера Победой прославлено имя Дагера. И, море святое увидя со скал, На лиру певца я меч променял. И вот я узрел кобылицу твою. Я к ней пристрастился… и, раб твой, молю – Отдай мне ее и минуты покою, На что мне богатства? Они пред тобою… Возьми их себе и владей ими век!» Молчаньем суровым ответил Набек. Вот едет Набек по равнинам пустынь Аравии знойной… И видит – пред ним Склоняется старец в одежде убогой: «Аллах тебе в помощь и милость от Бога, Набек милосердный». – «Ты знаешь меня?» – «Твоей не узнать кобылицы нельзя». «Ты беден?» – «Богатство меня не манит, А голод терзает, и жажда томит В пустыне бесследной, три дня и три ночи Не ведали сна утомленные очи, Из этой пустыни исторгни меня». И слышит: «Саднея ко мне на коня». «И рад бы, о путник, да сил уже нет,– Был дряхлого нищего слабый ответ.– Но ты мне поможешь, во имя пророка!» Слезает Набек во мгновение ока, И нищий, поддержан могучей рукой, Свободен, сидит уж на шее крутой. И старца внезапно меняется вид, Он с юной отвагой коня горячит. И конь, распустивши широкую гриву, В пустыне понесся, веселый, игривый; Блеснули на солнце, исчезли в пыли! Лишь имя Дагера звучало вдали! Набек, пораженный как громом, стоит, Не видит, не слышит и, мрачен, молчит, Везде пред очами его кобылица, А солнце пустыню палит без границы, А весь он осыпан песком золотым, А груды червонцев лежат перед ним.

3 февраля 1855

Санкт-Петербург

Голгофа

Распятый на кресте нечистыми руками, Меж двух разбойников Сын божий умирал. Кругом мучители нестройными толпами, У ног рыдала мать; девятый час настал: Он предал дух Отцу. И тьма объяла землю. И гром гремел, и, гласу гнева внемля, Евреи в страхе пали ниц… И дрогнула земля, разверзлась тьма гробниц, И мертвые, восстав, явилися живыми… А между тем в далеком Риме Надменный временщик безумно пировал, Стяжанием неправедным богатый, И у ворот его палаты Голодный нищий умирал. А между тем софист, на догматы ученья Все доводы ума напрасно истощив, Под бременем неправд, под игом заблужденья, Являлся в сонмищах уныл и молчалив. Народ блуждал во тьме порока, Неслись стенания с земли. Всё ждало истины… И скоро от Востока Пришельцы новое ученье принесли. И, старцы разумом и юные душою, С молитвой пламенной, с крестом на раменах, Они пришли – и пали в прах Слепые мудрецы пред речию святою. И нищий жизнь благословил, И в запустении богатого обитель, И в прахе идолы, а в храмах Бога сил Сияет на кресте голгофский Искупитель!

17 апреля 1855

Май в Петербурге

Месяц вешний, ты ли это? Ты, предвестник близкий лета, Месяц песен соловья? Май ли, жалуясь украдкой, Ревматизмом, лихорадкой В лазарете встретил я? Скучно! Вечер темный длится – Словно зимний! Печь дымится, Крупный дождь в окно стучит; Все попрятались от стужи, Только слышно, как чрез лужи Сонный ванька дребезжит. А в краю, где протекали Без забот и без печали Первой юности года, Потухает луч заката И зажглась во тьме богато Ночи мирная звезда. Вдоль околицы мелькая. Поселян толпа густая С поля тянется домой; Зеленеет пышно нива, И под липою стыдливо Зреет ландыш молодой.

27 мая 1855

Ночью

Веет воздух чистый Из туманной дали, Нитью серебристой Звезды засверкали, Головой сосновой Лес благоухает, Ярко месяц новый Над прудом сияет. Спят среди покоя Голубые воды, Утомясь от зноя В забытье природы. Не колыхнет колос, Лист не шевельнется, Заунывный голос Песни не прольется.

18 июня 1855

Павлодар