Полное собрание стихотворений

Фет Афанасий Афанасьевич

7

«Не говорят худого про него. С имением, хоть небольшого чину; У генерала служит своего, Ведет себя как должно дворянину: Ни гадких карт, ни прочего чего. Серебряную подарю корзину Я ей свою большую. — Что ж мне дать? Я крестная, а не родная мать».

8

Жених! жених! Коляска под крыльцом. Отец и дочка входят с офицером. — Не вышел ростом, не красив лицом, Но мог бы быть товарищам примером: Весь раздушон, хохол торчит вихром, Торчат усы изысканным манером, И воротник как жар, и белый кант, И

сахара белее аксельбант.

9

«Вот, Лизанька, бог дал и женишка! А вы ее, мой милый, берегите: Ребенок ведь! Немножечко дика, Неопытна, — на нас уж не взыщите». А мне ее отец: «Вы старика Утешьте, вы и ей не откажите: Мы с Лизою решились вас просить С крестовым братом шаферами быть.»

10

«Ты, Лизанька, уж попроси сама, Вы, кажется, друг другу не чужие, Старинной дружбой связаны дома, А с крестным братом даже и родные». — «Я вас прошу». — «Ах, боже, дела тьма. Пора и дальше, люди молодые, И к тетушке мне нужно вас завесть. — Так по рукам?» — «Благодарю за честь».

11

Горит огнями весь иконостас Хрустальное блестит паникадило, И дьякона за хором слышен бас… Она стоит и веки опустила, Но так бледна, что поражает глаз; Испугана ль она, иль загрустила? Мы стали цепью все, чтобы народ На наших дам не налезал вперед.

12

«Где ж мой платок? — старик воскликнул наш. — Дай мне хоть свой; отдам тебе на бале. Что возишься! Да скоро ли подашь? Ну, дайте вы, хоть вы бы отыскали». — «Да не найду». — «Вот завели cache-cache!» — «И у меня! И у меня украли!» — «Обчистили? Народец-то каков!» Вся наша цепь без носовых платков.

13

Стою да мельком на нее взгляну. Знать, от свечей ей томно — от угара. И жалко-жалко мне ее одну, Но жалко тож индейского фуляра. — «А не такую бы ему жену, — Пожалуй, что она ему не пара». Вот повели их кругом наконец, И я топчусь, держа над ней венец.

14

Всё кончено. Пустеет божий храм. — Подробностей уж не припомню дале, Но помню, что с товарищем я там, У них в дому, на свадебном их бале. Стою в гостиной полусветлой сам, А музыка гремит и танцы в зале. Не знаю, что сказать, а предо мной Давнишняя подруга молодой.

15

«Пойдемте вальс! Вы не хотите? Нет? Но вы должны, — ведь я вознегодую… Вы сердитесь за давешний ответ?» — «Я не сержусь; я просто не танцую». — «Ну, дайте ж руку! ссориться не след. Та к сердцу ближе. Руку ту — другую». И без перчатки стала хлопотать, Чтобы с моей руки перчатку снять.

16

Но тут товарищ мой влетает в дверь: «Вот где они! Куда запропастились! Вас кавалер, как разъяренный зверь, Повсюду ищет. — Вы б поторопились. Да ты-то что? Не кисни хоть теперь, Ступай за мной; там словно взбеленились». — «Нет, уж уволь. Тебе оно под стать, Ты по полю давно привык плясать».

17

Вот грянула мазурка. — Я гляжу, Как королева средневековая, Вся в бархате, туда, где я сижу, Сама идет поспешно молодая И говорит: «Пойдемте, я прошу Вас на мазурку». Голову склоняя, Я подал руку. Входим, — стульев шум, И музыка гремит свое рум-рум.

18

«Вы, кажется, не в духе?» — «Я? Ничуть, Напротив, я повеселиться рада В последний раз. — И молодая грудь Дохнула жарко. — Мне движенья надо: Без устали помчимся! отдохнуть Успею после, там, в гортани ада». — «Да что вы говорите?» — «Верьте мне, Я не в бреду и я в своем уме.»

19

«А хоть в бреду, безгрешен этот бред! Несчастию не я теперь виною, И говорить о нем уже не след, — Умру и тайны этой не открою. Тут маменька виновница всех бед: Распорядиться ей хотелось мною. Я поддалась, всю жизнь свою сгубя. — Я влюблена давно!» — «В кого?» — «В тебя!»

20

И мы неслись под пламенные звуки, И — боже мой — как дивно хороша Она была! и крепко наши руки Сжимались, — и навстречу к ней душа Моя неслась в томленьи новой муки. «И я тебя люблю! — едва дыша, Я повторял. — Что нам людская злоба! Взгляни в глаза мне; твой, — я твой до гроба!»

21

Что было дальше, трудно говорить И совестно. Пришлось нам поневоле С товарищем усерднее ходить В дом, где бывали редко мы дотоле. Тот всё вином старался угостить; Пьешь, и душа сжимается от боли, Да к всенощной спешишь, чтоб как-нибудь Хоть издали разок еще взглянуть.

22

О сладкий, нам знакомый шорох платья Любимой женщины, о, как ты мил! Где б мог ему подобие прибрать я Из радостей земных? Весь сердца пыл К нему летит, раскинувши объятья, Я в нем расцвет какой-то находил. Но в двадцать лет — как несказанно дорог Красноречивый, легкий этот шорох!

23

Любить всегда отрадно, но писать — Такая страсть у любящих к чему же? Ведь это прямо дело выдавать, И ничего не выдумаешь хуже. Казалось бы, ну как не помышлять О брате, об отце или о муже? В затмении влюбленные умы — И ревностно писали тоже мы.

24

Я помню живо: в самый Новый год Она мне пишет: «Я одна скучаю. Муж едет в клуб; я выйду у ворот, Одетая крестьянкою, и к чаю Приду к тебе. Коль спросит ваш народ, Вели сказать, что из родного краю Зашла к тебе кормилицына дочь. Укутаюсь — и не заметят в ночь».

25

С товарищем переглянулись мы. Хотя не очень прытки были сами, Но видим ясно: этой кутерьмы И бабушка не разведет бобами. Практические подлинно умы! Нашли исход: рядиться мужиками! Голубушка! Я звать ее не мог: Я не себя — ее я поберег.

26

А время шло. Кто любит так, не знает, Чего он ждет, чем мысль его кипит. Спросите вы у дома, что пылает: Чего он ждет? Не ждет он, а горит, И темный дым весь искрами мелькает Над ним, а он весь пышет и стоит. Надолго ли огни и искры эти? Надолго ли? — Надолго ль всё на свете?