Полное собрание стихотворений

Анненский Иннокентий Федорович

В вагоне

Довольно дел, довольно слов, Побудем молча, без улыбок, Снежит из низких облаков, А горний свет уныл и зыбок. В непостижимой им борьбе Мятутся черные ракиты. «До завтра,– говорю тебе,— Сегодня мы с тобою квиты». Хочу, не грезя, не моля, Пускай безмерно виноватый, Глядеть на белые поля Через стекло с налипшей ватой. А ты красуйся, ты – гори... Ты уверяй, что ты простила, Гори полоской той зари, Вокруг которой все застыло.

Зимний поезд

Снегов немую черноту Прожгло два глаза из тумана, И дым остался на лету Горящим золотом фонтана. Я знаю – пышущий дракон, Весь занесен

пушистым снегом, Сейчас порвет мятежным бегом Завороженной дали сон. А с ним, усталые рабы, Обречены холодной яме, Влачатся тяжкие гробы, Скрипя и лязгая цепями. Пока с разбитым фонарем, Наполовину притушенным, Среди кошмара дум и дрем Проходит Полночь по вагонам. Она – как призрачный монах, И чем ее дозоры глуше, Тем больше чада в черных снах И затеканий и удуший; Тем больше слов, как бы не слов, Тем отвратительней дыханье, И запрокинутых голов В подушках красных колыханье. Как вор, наметивший карман, Она тиха, пока мы живы, Лишь молча точит свой дурман Да тушит черные наплывы. А снизу стук, а сбоку гул, Да все бесцельней, безымянней... И мерзок тем, кто не заснул, Хаос полусуществований! Но тает ночь... И, дряхл и сед, Еще вчера Закат осенний, Приподнимается Рассвет С одра его томившей Тени. Забывшим за ночь свой недуг В глаза опять глядит терзанье, И дребезжит сильнее стук, Дробя налеты обмерзанья. Пары желтеющей стеной Загородили красный пламень, И стойко должен зуб больной Перегрызать холодный камень.

Трилистник бумажный

Спутнице

Как чисто гаснут небеса, Какою прихотью ажурной Уходят дальние леса В ту высь, что знали мы лазурной... В твоих глазах упрека нет: Ты туч закатных догоранье И сизо-розовый отсвет Встречаешь как воспоминанье. Но я тоски не поборю: В пустыне выжженного неба Я вижу мертвую зарю Из незакатного Эреба. Уйдем... Мне более невмочь Застылость этих четких линий И этот свод картонно-синий... Пусть будет солнце или ночь!..

Неживая

На бумаге синей, Грубо, грубо синей, Но в тончайшей сетке Разметались ветки, Ветки-паутинки. А по веткам иней, Самоцветный иней, Точно сахаринки... По бумаге синей Разметались ветки, Слезы были едки. Бедная тростинка, Милая тростинка, И чего хлопочет? Все уверить хочет, Что она живая, Что, изнемогая (Полно, дорогая!),— И она ждет мая, Ветреных объятий И зеленых платьев, Засыпать под сказки Соловьиной ласки И проснуться, щуря Заспанные глазки От огня лазури. На бумаге синей, Грубо, грубо синей Разметались ветки, Ветки-паутинки. Заморозил иней У сухой тростинки На бумаге синей Все ее слезинки.

Офорт

Гул печальный и дрожащий Не разлился – и застыл... Над серебряною чащей Алый дым и темный пыл. А вдали рисунок четкий — Леса синие верхи, Как на меди крепкой водкой Проведенные штрихи. Ясен путь, да страшен жребий, Застывая, онеметь,— И по мертвом солнце в небе Стонет раненая медь. Неподвижно в кольца дыма Черной думы врезан дым... И она была язвима — Только ядом долгих зим.

Трилистник в парке

Я на дне

Я на дне, я печальный обломок, Надо мной зеленеет вода. Из тяжелых стеклянных потемок Нет путей никому, никуда... Помню небо, зигзаги полета, Белый мрамор, под ним водоем, Помню дым от струи водомета, Весь изнизанный синим огнем... Если ж верить тем шепотам бреда, Что томят мой постылый покой, Там тоскует по мне Андромеда С искалеченной белой рукой.

Вологда

20

мая <1906>

Бронзовый поэт

На синем куполе белеют облака, И четко ввысь ушли кудрявые вершины, Но пыль уж светится, а тени стали длинны, И к сердцу призраки плывут издалека. Не знаю, повесть ли была так коротка, Иль я не дочитал последней половины?.. На бледном куполе погасли облака, И ночь уже идет сквозь черные вершины... И стали – и скамья и человек на ней В недвижном сумраке тяжеле и страшней. Не шевелись – сейчас гвоздики засверкают, Воздушные кусты сольются и растают, И бронзовый поэт, стряхнув дремоты гнет, С подставки на траву росистую спрыгнёт.

«РАСЕ» [5]

статуя мира

Меж золоченых бань и обелисков славы Есть дева белая, а вкруг густые травы. Не тешит тирс ее, она не бьет в тимпан, И беломраморный ее не любит Пан, Одни туманы к ней холодные ласкались, И раны черные от влажных губ остались. Но дева красотой по-прежнему горда, И трав вокруг нее не косят никогда. Не знаю почему – богини изваянье Над сердцем сладкое имеет обаянье... Люблю обиду в ней, ее ужасный нос, И ноги сжатые, и грубый узел кос. Особенно, когда холодный дождик сеет, И нагота ее беспомощно белеет... О дайте вечность мне,– и вечность я отдам За равнодушие к обидам и годам.

5

Мир (ит.)

Трилистник из старой тетради

Тоска маятника

Неразгаданным надрывом Подоспел сегодня срок: В стекла дождик бьет порывом, Ветер пробует крючок. Точно вымерло все в доме... Желт и черен мой огонь, Где-то тяжко по соломе Переступит, звякнув, конь. Тело скорбно и разбито, Но его волнует жуть, Что обиженно-сердито Кто-то мне не даст уснуть. И лежу я околдован, Разве тем и виноват, Что на белый циферблат Пышный розан намалеван. Да по стенке ночь и день, В душной клетке человечьей, Ходит-машет сумасшедший, Волоча немую тень. Ходит-ходит, вдруг отскочит, Зашипит – отмерил час, Зашипит и захохочет, Залопочет, горячась. И опять шагами мерить На стене дрожащий свет, Да стеречь, нельзя ль проверить, Спят ли люди или нет. Ходит-машет, а для такта И уравнивая шаг, С злобным рвеньем «так-то, так-то» Повторяет маниак... Все потухло. Больше в яме Не видать и не слыхать... Только кто же там махать Продолжает рукавами? Нет. Довольно... хоть едва, Хоть тоскливо даль белеет И на пледе голова Не без сладости хмелеет.

Картинка

Мелко, мелко, как из сита, В тарантас дождит туман, Бледный день встает сердито, Не успев стряхнуть дурман. Пуст и ровен путь мой дальний... Лишь у черных деревень Бесконечный все печальней, Словно дождь косой плетень. Чу... Проснулся грай вороний, В шалаше встает пастух, И сквозь тучи липких мух Тяжело ступают кони. Но узлы седых хвостов У буланой нашей тройки, Доски свежие мостов, Доски черные постройки — Все поплыло в хлябь и смесь, Пересмякло, послипалось... Ночью мне совсем не спалось, Не попробовать ли здесь? Да, заснешь... чтоб быть без шапки. Вот дела...– Держи к одной! — Глядь – замотанная в тряпки Амазонка предо мной. Лет семи всего – ручонки Так и впилися в узду, Не дают плестись клячонке, А другая – в поводу. Жадным взглядом проводила, Обернувшись, экипаж И в тумане затрусила, Чтоб исчезнуть, как мираж. И щемящей укоризне Уступило забытье: «Это – праздник для нее. Это – утро, утро жизни».