Полное затмение
Шрифт:
– Так значит, вы обрекаете нас на несовершенный мир?
– У меня нет иного выхода. Порой я говорю себе… – Камерленго сдержал ироническую улыбку. – Вы сочтете меня смешным, моя дорогая… Порой у меня рождается безумная надежда. Если мне удастся помешать объявленному второму пришествию, если мне удастся его отсрочить… Возможно, оно случится, когда человек повзрослеет, когда он избавится от жестокости, алчности, слабоволия и глупости, сохранив лишь Свет?
Прелестный ротик в форме сердечка изогнулся в грустной улыбке. Од вздохнула:
– Гонорий, мой дорогой Гонорий… Неужели вы верите, что люди могут радикально измениться в лучшую сторону?
Со слезами на глазах камерленго внимательно посмотрел на Од и сказал:
– Не больше, чем вы, моя дорогая, но порой у меня возникает необходимость лгать самому себе, чтобы немного свободнее дышать.
Замок Отон-дю-Перш, Перш, сентябрь 1306 года
Монж де Брине прикусил губу и медленно покачал головой. Он избегал смотреть в глаза графу Артюсу.
Расстроенный, он тихо сказал:
– Это ловушка, монсеньор. Сведения, которые мне удалось собрать, подтверждают мое мнение.
– Но, Брине, – занервничал Артюс, – почему король расставил мне ловушку? Какую выгоду он сможет извлечь из всей этой затеи?
– Не знаю, – признался бальи. – Но зато из надежных источников мне известно, что для ведения процесса епископ Алансона поспешно назначил сеньора инквизитора Эвре. Почему Эвре? Да только потому, что Людовик, [76] граф этого города, выполняет все деликатные дипломатические миссии, в частности имеющие то или иное отношение к Риму, которые поручает ему Филипп Красивый, его сводный брат.
76
Годы жизни: 1276–1319. Сын Филиппа III и Марии Брабантской. (Примеч. автора.)
– По вашему мнению, я должен стать разменной монетой между королем и Ватиканом?
– Нисколько не сомневаюсь. Именно этим и объясняется оскорбительный тон послания, которое вы получили.
– Наверное, мне должно льстить, что я вдруг оказался такой важной особой в глазах всех, – мрачно сыронизировал граф Артюс. Он вздохнул и сурово продолжил: – Что вы на самом деле думаете, Брине? Я всегда чувствую, когда вы скрываете от меня отвратительные новости. Ваше лицо вытягивается, словно вы с утра ничего не ели, и вы настойчиво избегаете встречаться со мной взглядом.
– Я… возможно, я ошибаюсь… Мне в голову пришла мысль, и я должен сказать вам, что она мне отвратительна. А если… А если вас пытаются удалить от графини?
– С какой целью? – спросил Артюс.
Тем не менее у Монжа де Брине возникло убеждение, что граф ничуть не удивился.
– Без вашей защиты она станет более легкой добычей. Упорство, с которым ее травила инквизиция, эти разбойники, которые чуть не задушили ее в лесу, если бы не мужество графини и доблесть ее кобылы, а также вмешательство рыцаря-госпитальера, вмешательство… слишком чудодейственное, чтобы быть случайным… Все позволяет предполагать, что она имеет основополагающее значение для могущественных и решительных людей. Их решимость, цель – пусть они остаются для меня таинственными, – разве они исчезли после вашей женитьбы? Очень сомневаюсь.
– И я разделяю ваши сомнения, Брине. Таким образом, вы пришли к тому же выводу, что и я.
– Другими словами… – Монж де Брине стал говорить более твердым тоном, пытаясь скрыть свою тревогу. – Я очень боюсь, что судебный процесс – это нечто гораздо более серьезное, чем невинное желание Рима получить разъяснения.
Артюс внимательно посмотрел на бальи, прежде чем ответить:
– Так вот по какой причине мессир Жозеф превратил меня неделю назад в прилежного ученика…
– Прошу прощения?
– Я изучаю, вернее, скрупулезно разбираю «Советы инквизиторам», написанные покойным Климентом IV, а также небольшой трактат об инквизиторской практике. Мы обязаны им неизвестному сеньору инквизитору. Поучительное чтиво. Невольно задаешь себе вопрос, как некоторым обвиняемым удалось вырваться из их когтей?
Монж де Брине вздохнул с облегчением.
– Каким же невыносимым глупцом я был, монсеньор! А я сгорал от беспокойства! Я уже представлял, как вы без подготовки бросаетесь в пасть волку. Право, какой же я глупец!
– Разумеется, нет, – возразил Артюс д’Отон более мягким тоном. – Вы храбрый друг, а меня гложет собственная глупость. Понимаете, мне потребовалось пережить несколько страшных часов, чтобы я начал отдавать себе в этом отчет.
Подобное заявление, неожиданное со стороны этого непостижимого, замкнутого, но не высокомерного человека, заставило покраснеть Брине. Бальи прошептал:
– Вы делаете мне честь и доставляете огромное удовольствие, монсеньор.
– Возвращаясь к процессу, на котором я должен, как они утверждают, дать обыкновенное объяснение, мне его не избежать. Даже если бы у меня была возможность уклониться, я все равно предстал бы перед судом. Уклониться – значит дать им повод подумать, что они правы. Тогда суд Божий, который спас мою нежную супругу, вызовет подозрения, станет подложным, а значит, недействительным. Кто может утверждать, что они не пойдут на новую подлость, то есть не устроят новый процесс с отягчающими обстоятельствами, иначе говоря, выдвинут обвинения в убийстве инквизитора и богохульстве? А этого я хочу во что бы то ни стало избежать.
Артюс д’Отон немного помолчал, а потом заговорил таким равнодушным тоном, что бальи заволновался:
– Брине, теперь, когда вы уверовали в мой боевой дух, я… Я вам не приказываю, я прошу вас как своего друга об одной услуге. Если события станут развиваться не так, как мне того хотелось бы, я покорнейше прошу вас как можно скорее отвезти графиню д’Отон и маленького Филиппа к моему кузену Жаку де Каглиари на Сардинию. Пусть его манеры… немного грубоваты… он наделен благородным сердцем и подлинным мужеством. Будучи человеком осмотрительным, он мало вмешивается в дела светского общества. Впрочем, никто не в состоянии их постичь. Я известил его, едва получил послание короля.
– Значит, вы все предусмотрели?
– Даже самое худшее, да хранит нас Господь. Мой добрый друг, у королей и пап есть прекрасное оправдание, которое позволяет им совершать ошибки и не чувствовать себя виновными: государственные интересы. Нужно быть умалишенным, чтобы пренебрегать этими самыми интересами.
– Графиня знает, что завтра на рассвете вы уезжаете в Алансон?
– Нет. И я требую, чтобы вы держали ее в неведении, повторяя ту сказку о неотложных делах, которую я ей рассказал. Если… за два-три дня я не сумею прояснить все вопросы, возникшие у моих судей, вы приедете сюда, чтобы морально поддержать графиню. Вы ей скажете, что я немного задерживаюсь. Если меня бросят в тюрьму, мы будем знать, как вести себя дальше. Тогда вам придется сказать графине правду, всю правду, в том числе о нашем сегодняшнем разговоре, и как можно быстрее увезти ее на Сардинию.