Полное затмение
Шрифт:
Несмотря на недомогание, Аньес удавалось сохранять радостное выражение лица во время всего ужина. Она заставила себя съесть больше, чем ей хотелось, оживляя разговор своими рассказами о недавно прочитанных лэ, о переговорах, порой весьма жарких, с кузнецами, о прогулках по саду. Как обычно, повар превзошел самого себя. После свежих фруктов со сладким вином появилась вторая перемена: фрикасе из шампиньонов со специями и луком, поданное на ломте черствого хлеба. За фрикасе незамедлительно последовал заяц, зажаренный на вертеле и приправленный винным соусом, уксусом, майораном и корицей. Охваченная желанием развлечь своего любимого и тщательно скрывая от него то, что у нее временами кружится голова, Аньес не заметила, что графу стоило неимоверных усилий улыбнуться, когда служанка поставила перед ней флан с сухофруктами.
– Я так много болтаю, что, вероятно, вы просто утонули в потоке слов. Видимо, поэтому у вас такое серьезное выражение лица.
Артюс отрицательно покачал головой и улыбнулся:
– Нет же. Ба… вечные споры арендаторов, которые я должен разрешить к удовлетворению и тех и других, а это нелегкое дело. Их надоедливость может сравниться только с их постоянством.
– Какие споры?
– Один покусился на земли другого. По крайней мере так рассказывает другой. Как вы понимаете, ничего нового.
– А уж удовлетворить их обоих… тут нужен жонглер, а не сеньор, – пошутила Аньес.
Аньес едва дотронулась до пюре из вареных груш, поданного после десерта, и тут заметила, что аппетит покинул и ее супруга. Они оставили без внимания медовые соты и довольствовались зернами кардамона и аниса.
Артюс обнял любимую жену за талию и проводил до апартаментов. Затем он откланялся, сославшись на то, что ему необходимо урегулировать дела своих недовольных арендаторов.
– Пульс, зрение и дыхание более чем удовлетворительные, мадам, – сообщил мессир Жозеф после того, как осмотрел Аньес.
– Теперь я совершенно спокойна. Как я вам и говорила, ничего серьезного. Необъяснимая усталость и временами головокружение.
– И еще отсутствие аппетита.
– Да, верно.
– Рвота?
– Тошнота, но тоже изредка, – согласилась Аньес.
– Поскольку вы не беременны и к тому же у вас прекрасная конституция, полагаю, это просто последствия ужасных событий, которые вы мужественно пережили. Следует также предположить временное расстройство пищеварительной системы. Очень часто последствия дают о себе знать довольно поздно. Исключительные существа стойко переносят невзгоды, но затем, когда они успокаиваются и вновь обретают безмятежность, возникают симптомы меланхолии, [70] хотя они сами не осознают этого. Я верю в ваше замечательное здоровье: вы скоро придете в себя. А мы этому поспособствуем с помощью нескольких препаратов, рецепт изготовления которых я держу в тайне.
70
Меланхолия – депрессия, вызванная расстройством нервной системы. (Примеч. автора.)
– Большое спасибо, мессир врач. Благодаря вам тревога покинула меня, и я чувствую себя намного бодрее, – солгала Аньес.
Но Жозеф из Болоньи не заблуждался.
– С вашего позволения, мадам, через два дня я снова осмотрю вас, чтобы констатировать эффект лекарств, которые я вам вскоре принесу.
– Это необходимо?
– Старые врачи подобны несушкам, как говорит ваш супруг: они суетятся, нервничают, бегают туда-сюда до тех пор, пока цыплята не соберутся у них под крылышком.
– Ну что ж, я прилежно сыграю роль вашего цыпленка, мессир Жозеф.
Жозеф из Болоньи смотрел вслед удаляющемуся прелестному стройному силуэту. Во время осмотра Аньес у него появились сомнения. Чудовищные сомнения.
Ватиканский дворец, Рим, сентябрь 1306 года
Од де Нейра пригубила мальвазию и взяла золотистую корочку, [71] любимое лакомство Гонория Бенедетти. Она сама удивлялась, почему эта встреча с камерленго доставляла ей такое удовольствие.
71
Рецепт приготовления золотистых корочек напоминает рецепт гренков из черствого хлеба, вымоченных в молоке, поджаренных в масле и посыпанных сахаром. (Примеч. автора.)
– Почему, мой дорогой друг, вы единственная, в чьем присутствии я успокаиваюсь? – спросил камерленго, вытирая лоб тонким платком.
– Возможно, хорошие новости, которые я вам приношу, действуют как целительный бальзам?
– Совершенно верно. Однако это объяснение слишком… простое, чтобы быть удовлетворительным. К нему надо добавить столь бесконечное доверие, что оно меня самого удивляет.
– Но что тут удивительного, ведь доверие взаимное?
– Потому что мы недоверчивые, а значит, одинокие существа. – Прелат с горечью признался: – Как я горько разочаровался в Клэре Грессоне! Я борюсь со злобой и ненавистью, которые он мне внушает. По сути, я корю себя не столько за его предательство, сколько за свою наивность.
Од де Нейра задумчиво смотрела на большой ковер, висевший на стене за роскошным письменным столом прелата. Робкая Пресвятая Дева, окруженная строго улыбавшимися ангелами, потупив взор, склонила голову. Од знала, что за ковром находится низкая дверь. Она вела в зал, где понтифик собирал своих прелатов.
Од медленно произнесла:
– Разве судьба, уготованная таким существам, как мы, не является уже сама по себе оскорбительной иронией?
– Что вы хотите этим сказать?
– Мы, те, кто постоянно плетет интриги и обманывает, неспособны испытывать иное чувство, кроме недоверия, ко всем, кто общается с нами. Когда же, в исключительных случаях, мы оказываем уважение или проявляем ласку, мы ожидаем как должного, что их оценят как редкую привилегию. Но почему это должное быть именно так? По сути, плутни делают нас слишком простодушными.
– Какой замечательный итог вы подвели, – согласился камерленго, всегда поражавшийся уму очаровательной белокурой особы, сидевшей напротив. – Действительно, какое оправдание я могу найти моей горечи? Грессон попрал дружбу, которую я испытывал к нему, но за всю свою долгую жизнь я сам столько раз злоупотреблял дружбой…
– Дорогой Гонорий, наш разговор принимает зловещий оборот. Полно… Я принесла вам добрые вести и нашла вас в добром здравии. Удача на нашей стороне. Так возрадуемся же!
Худое лицо прелата смягчилось.
– Дорогая Од, провидение проявило великодушие, позволив нам встретиться. Все в вас меня очаровывает, даже в самые тяжелые минуты.
– Провидение, безусловно, проявило ко мне великодушие, когда спасло меня с вашей помощью от костра или веревки, – игривым тоном согласилась Од.