Полный финиш
Шрифт:
— Та-ак, — протянула я скорее в риторическом порядке, потому что Антон не мог меня слышать из-за музыки, — вы, господин Крылов, как Мамай: везде сеете разор, ужас и погибель.
Неожиданно подумалось, что на фоне смерти Денисова шутка выглядит, мягко говоря, довольно-таки неудачной. Но мысль не успела развиться и испустила дух при самом своем зарождении, потому что прямо против меня возникло искаженное апокалиптическим страданием лицо Тоши Крылова.
Причем из первых же слов, пущенных его луженой глоткой, выяснилось, что страдал он вовсе не от боли и
— Бля-я-а… новый пиджак, ек-ковалек!! — взвыл он так, что перекрыл даже мощный плавный накат музыки. — Ну что ты!.. Э-э-э… Женька? Или… в-в-в… беляк? Э… простите, девушка, кажется, я ошибся… — Он подслеповато прищурился на меня, но я сокрушила его сомнения коротким восклицанием:
— Не ошибся, Крылов. Не ошибся.
Музыка на несколько мгновений приослабила свой натиск, и он теперь узнал меня.
— Чего-то я не того… не узнал тебя сразу. А ты что одна? Где Санек?
— Да шляется где-то, — ответила я, растерянно глядя на размазанные по скатерти ананасы.
— Это он напрасно так. Вот если бы я был на его месте…
— Если бы ты был на его месте, — сказала я с интонациями инженера Тимофеева из столь любимого Крыловым «Ивана Васильевича», говорящего Крачковской — Ульяне Андреевне: «Если бы вы были моей женой, я бы… повесился!» Но я не успела сказать это, потому что Крылов сам договорил за меня это сакраментальное:
— Я бы… повесился! Понятно, — подытожил он уже своим обычным голосом. — Это все понятно. Но ты же решила в-в-в… воздерживаться от спиртно…го.
— Да чуть-чуть, — сказала я. — Тут чуть-чуть мартини и шампанского, а остальное — сок.
— Персиковый?
— Ананасовый, — вздохнула я и снова взглянула на уничтоженный деликатес. — Мой любимый сок.
И я посмотрела в сторону Ковалева, Немякшина и их спутниц. Та-ак. Ковалев сидел не с ними, а за угловым столиком с каким-то плотным мужчиной с могучим бритым затылком и загорелой атлетической шеей. Это было все, что я могла о нем сказать, потому что сидел он ко мне спиной.
Крылов продолжал говорить что-то, но я уже не слышала его, хотя чисто визуально была само внимание.
Мужчина сидел недолго: поговорив с минуту — причем лицо Константина все это время было сосредоточенным и, я бы сказала, оцепенелым, полностью утратив пьяную расслабленность, — он встал и, подав Ковалеву руку, направился к выходу.
На самом пороге он обернулся, и его лицо попало в полосу света.
И я аж пристыла на месте, увидев это характерное массивное лицо — хорошо мне знакомое.
Мало того, что своими очертаниями оно напоминало лицо Ковалева — широкое, с тяжелыми скулами и массивным подбородком, с небольшими, широко поставленными глазами и выпуклым лбом. Мало того, что последний взгляд был устремлен — нет, я не могла ошибиться! — на меня.
Но еще — еще я прекрасно помнила, при каких обстоятельствах мы познакомились с ним в Питере.
Господин развернулся и вышел из бара легкой, чуть раскачивающейся походкой.
…Это был Борис.
Тот самый Борис,
Ударив по его бритой голове бутылкой из-под мартини.
— Пойдем за наш столик, — пригласил Тоша.
— Не знаю. Зачем?
— Да пойдем… с нами не скучно.
С ними не скучно, это точно. Эти экс-соседи по купе водят дружбу с невесть откуда наклюнувшимися на горизонте питерскими бандитами. Теми самыми, с которыми вышло недоразумение у Воронцова.
Что-то слишком много совпадений. Да и сейчас — создавалось впечатление, что эта сцена, разыгравшая перед моими глазами, была театральной от и до. Ну не может такого быть, чтобы в произвольно взятом сочинском баре прямо в зоне моей прямой видимости возникали люди, известные мне, но так по-разному известные! Питерский браток и тарасовский… тарасовский… а кто, собственно, этот Ковалев? Про Крылова и Немякшина я слышала, что они журналисты. А вот от Ковалева не слышала ничего, кроме общих разглагольствований да воинственных криков про Гиви и Гоги.
И ведь не зря они ехали с нами в одном купе. Я не верю в такие совпадения.
Такие совпадения бывают исключительно в романах Дюма и в особенности Луи Буссенара. По принципу «вдруг откуда ни возьмись — появился… тра-ля-ля».
Тем временем Ковалев пересел за столик Немякшина. Увидев меня в обществе Крылова, он поднял брови.
— Привет, Женька. А что без…
— Он пошел к клубу «Фестивальный», чтобы снимать проституток, — быстро ответила я, на этот раз уже без всякой претензии на иронию.
— Да не, я не про Воронцова, — улыбнулся Костя. — Я хотел спросить: а что беседуешь с этим уродом Крыловым, а меня не замечаешь?
— И м-меня, — влез Немякшин, — а что касается бля-а… дам легкого поведения, так их надо снимать у кафе «Мария-Тереза». Спросить Анзора… или тетю Лену с тетей Викой.
— Ты-то откуда знаешь, заяц? — спросила пухленькая девушка и снова захохотала.
— Я мно-о-ого что знаю, — пьяно затянул Паша, — я человек тако-о-о-ой…
Я перевела взгляд с него на Тошу Крылова, хотела что-то сказать, уже открыла рот… но в этот момент гортань и носоглотку словно свело спазмом. Словно мне засадили туда упругий распор, который медленно, но верно разрывал ткани шеи, ломал и выворачивал хрящи, неловко окаменевал где-то под подбородком, в том месте, где у мужчин расположен кадык… а потом выламывался, поднимая волны боли.
Я невольно привстала и, протянув руку, сжала пальцы на горле.
Опять!
Да что же это такое? Теперь совершенно очевидно, что алкоголь тут ни при чем.
— Ты что, Женька? — быстро выговорил Крылов, схватив меня за локоть. — Ты в лице переменилась, как будто… черта увидела…
— Да… — с трудом выговорила я, — вот что, Тоша… ты не мог бы проводить меня до гостиницы?
— Я? Да, конечно, — отозвался он, — только сейчас допью эти полтора пива и съем эти… эти четыре крабовые палочки.