Полный порядок, Дживз!
Шрифт:
— О чём речь, Тяпа? Исключено.
Сами понимаете, события вновь начали принимать нежелательный оборот. Помнится, в тот момент мне больше всего на свете хотелось, чтобы наша беседа поскорее закончилась, и неожиданно моё желание исполнилось. По тропинке к нам приближалась переливающаяся в лунном свете фигура, которая при ближайшем рассмотрении оказалась Анжелой.
У неё было ангельское выражение лица, а в руке она держала тарелку сандвичей, как я позже выяснил, с ветчиной.
— Если ты встретишь где-нибудь мистера Глоссопа, Берти, — сказала моя кузина нежным голосом, мечтательно глядя прямо сквозь Тяпу, — пожалуйста, передай ему эту тарелку. Очень тебя прошу. Я так
Она повернулась и пошла, а я благоразумно к ней присоединился. Сами понимаете, оставаться мне было ни к чему. Мы не сделали по тропинке и нескольких шагов, когда ночную тишину неожиданно нарушили звон разбившейся вдребезги тарелки, по которой, совершенно очевидно, врезали как по футбольному мячу, и невнятные восклицания, сильно смахивающие на ругательства.
— Какой сегодня тихий, спокойный вечер, — сказала Анжела.
ГЛАВА 16
Когда я проснулся на следующее утро, вступив в новый день, солнце ярко светило над Бринкли-кортом, заливая всё вокруг, а птицы весело пели, резвясь за окном в ветках плюща. Но в душе Бертрама Вустера, который пил в постели живительную влагу, не светило солнце, а сердце его не пело. Нельзя отрицать, что Бертрам, вспоминая события вчерашнего вечера, прекрасно понимал, что опростоволосился, и план его с треском провалился. И как я не напрягал свои мозги, в надежде найти каплю мёда в бочке дёгтя, мне всё сильнее казалось, что трещина в отношениях между Тяпой и Анжелой превратилась в такую пропасть, через которую даже мне не удастся перекинуть мост.
Вспоминая, как Тяпа поддал по тарелке с сандвичами ногой, я понимал, что вряд ли он с лёгким сердцем простит Анжелу. Мои проницательность и богатый жизненный опыт подсказывали мне, что он долго ей этого не забудет. В данных обст., как вы понимаете, я решил на время выкинуть из головы проблемы Тяпы и Анжелы и вплотную заняться делом Гусика, которое я считал выигрышным на все сто.
По правде говоря, за Гусика я особо не беспокоился. Ослиное упрямство Дживза, отказавшегося сдобрить апельсиновый сок джином, причинило мне кое-какие неудобства, но я преодолел все трудности с настойчивостью, свойственной Вустерам. Спиртным я предусмотрительно запасся с вечера, и фляжка с бодрящей жидкостью теперь лежала в ящичке моего туалетного столика. После недолгих расспросов я также выяснил, что кружка с апельсиновым соком будет стоять иа полке в буфетной около часу дня. Стащить кружку с полки, незаметно пронести её в свою комнату, разбавить сок джином и успеть отнести её на место перед ланчем было задачей трудной, но выполнимой. По крайней мере мне она была вполне по плечу.
С наслаждением допив чай, я снова откинулся на подушки с твёрдым намерением как следует отдохнуть. Сон был необходим мне как воздух. Сами понимаете, перед тем как действовать, все великие умы любили вздремнуть, чтобы потом голова была ясной.
Прошло не меньше часа, прежде чем я спустился в сад, и, хотите верьте, хотите нет, почти сразу же получил подтверждение тому, что мой план по избавлению Гусика от дурной трезвенной привычки необходимо привести в исполнение как можно скорее. С Гусиком я столкнулся нос к носу на лужайке и с первого взгляда понял, что, если он в кратчайшие сроки не пропустит пару рюмок, на нём можно будет поставить крест. Как я уже говорил, солнышко сияло, птички щебетали, короче, мать-природа радовалась вовсю, но Гусик Финк-Ноттль был мрачнее тучи. Бедолага бродил по лужайке кругами,
— Салют, Гусик, — сказал я, останавливая его в тот момент, когда он собирался пойти на новый круг. — Дивное утро, что? Погодка как по заказу.
Даже если б я раньше не догадался о его плачевном состоянии, мои глаза открылись бы после того, как он проклял утро в частности и погоду вообще. Сами понимаете, я тут же постарался его подбодрить:
— Я принёс тебе хорошие вести, Гусик.
Он вздрогнул и посмотрел на меня с надеждой во взоре.
— Классическая школа в Маркет-Снодсбери сгорела дотла?
По правде говоря, я немного опешил.
— Ну, это вряд ли.
— В городе эпидемия свинки? Дети болеют корью? В школе объявлен карантин?
— Нет, что ты!
— Тогда с чего ты взял, что принёс мне хорошие вести?
Беднягу необходимо было успокоить, пока он окончательно не свихнулся.
— Перестань, Гусик. Не принимай ты всё так близко к сердцу. Уверяю тебя, вручать призы до смешного просто.
— До смешного просто? Да знаешь ли ты, что я дни и ночи напролёт только и думаю о своём выступлении, но кроме того, что я не собираюсь произносить долгих речей, в голову мне ничего не лезет? С кем угодно могу поспорить, моя речь не будет долгой. К гадалке не ходи, моя речь будет, короче не придумаешь. О чём, прах побери, мне говорить, Берти? Что вообще говорят, когда вручают призы?
Я нахмурился. По идее, мне надлежало быть крупным авторитетом в этом вопросе, ведь как-то раз я выиграл приз за знание Священного Писания, но мои воспоминания о том дне, как вы понимаете, были весьма смутными. Затем сквозь туман выплыла одна фраза.
— Надо сказать, что важна не победа, а участие.
— Почему?
— Ну, так полагается. Неплохо звучит, и всё такое.
— Я тебя о другом спрашиваю. Почему победа не важна?
— Вот чего не знаю, того не знаю. Но все шишки утверждают, что главное участие.
— Да, но что это может значить?
— Должно быть, они хотят подсластить пилюлю тем, кто не выиграл призов.
— Какое мне до них дело? Меня волнуют шалопаи, которые выиграли призы и выйдут за ними на сцену. А вдруг они начнут корчить мне рожи?
— Не начнут.
— Почём ты знаешь? Может, это их заветное желание. А если: Берти, хочешь, скажу тебе одну вещь?
— Какую?
— У меня руки чешутся последовать твоему совету и пропустить пару рюмок.
Я загадочно улыбнулся. Бедолага даже не догадывался, о чём я думал.
— Брось, Гусик, всё будет хорошо.
Он опять разволновался.
— Почём ты знаешь? Как пить дать, я собьюсь.
— Глупости.
— Или уроню приз.
— Чепуха.
— Или ещё что-нибудь. Нутром чувствую, добром это не кончится. Со мной такое произойдёт, что меня обсмеют с головы до ног, и это так же верно, как то, что я Огастес Финк-Ноттль. Я буквально слышу, как они смеются. Словно шакалы: Берти!
— Я здесь, старина.
— Помнишь школу, в которой мы учились перед поступлением в Итон?
— Конечно. Я выиграл там приз за знание Священного Писания.
— При чём тут твой приз? Твой приз меня не волнует. Ты не забыл, что случилась с Бошером?
Нет, я не забыл и никогда не забуду одно из самых ярких воспоминаний моей юности.
— Генерал-майор сэр Уилфред Бошер, — каким-то безжизненным, тусклым голосам продолжал Гусик, — приехал к нам в школу, чтобы вручать призы. Он уронил книгу на пол. Он наклонился, чтобы её поднять. И его брюки лопнули по шву сзади.
— Как мы взревели!