Полонянин
Шрифт:
– А как же, – ответила та. – А ты, Добрын, чего ждешь? Остынут же пельмени.
Попробовал я. И верно, вкуснотища. Внутри горячего теста мясо рубленое оказалось. Сочное да смачное. А когда я сметаной, по хозяйскому наущению, пельмень закусил, да холодью залил, то подумалось, что вместе с ухом хлебным недолго и язык проглотить.
– Слава Тебе, Господи, – расплылся в улыбке Иоанн. – Угодили гостям с угощением. – И сам деловито пельмень подцепил. И замелькали над столом ложки. Застучали деревом по обожженной глине. Наелись мы досыта. До приятной тяжести в животе.
– Знатную трапезу Господь нам ныне послал, – сказал хозяин и рыгнул довольно.
– Добрын, – Илия облизал ложку и положил ее на столетию, – ты мне вот что скажи…
Но что хотел спросить у меня Иоаннов первенец, я так и не узнал. Скрипнула дверь в горницу, на пороге человек появился. Худой, как жердь. Высокий под потолок. Совсем молодой. Чуть постарше Баяна.
– Господь с вами, – неожиданно раскатистым басом сказал вошедший.
– И с тобой пусть Господь пребывает вовеки, – ответил ему Иоанн.
– Опоздал ты, Никифор, чуток, – сказал Илия. – Мы только поснедали.
– Спаси Христос, – громушком весенним пророкотал Никифор. – Я не голоден.
Подивился я голосу жердяя. Взглянул на Баяна, мол, как тебе такое чудо? Кивнул подгудошник восхищенно. Уж он-то в подобном толк понимал.
– А чего же тебе, отрок, надобно? – Иоанн взглянул на жердяя.
– Григорий меня к вам послал, – перекрестился Никифор. – Просил узнать, можно ли ему с гостями вашими повидаться?
– Вернулся учитель? – Параскева со стола посуду собирать стала.
– Вернулся, – кивнул отрок. – У себя он пришлых ждет.
– Ну, – сказал я, вставая из-за стола. – Благодар вам за угощение.
– У нас, – подала голос София, – говорят: спаси Христос…
Одернул ее Илия, она и замолчала сразу. Поняла, что не то сказала.
– Спасибо. – Баян встал вслед за мной.
– На здоровье, – улыбнулась Параскева.
– Пойдем? – подошел я к басовитому.
– Пойдем, – кивнул Никифор. – Тут недалече. Поклонились мы с подгудошником хозяевам и вслед за отроком из горницы вышли.
– Ну и как тебе ухо хлебное? – шепнул я Баяну, пока мы по Карачарам шли.
– Хорошо, – ответил подгудошник и себя ладошкой по животу погладил. – Сытно.
– А хозяева как?
– Илию жалко. Силища в дитятке немереная. Сдается мне, что у него с хребтом беда, и немалая. Ему бы костоправа хорошего. Так ведь для христианина знахарь хуже рыбьей кости в горле. Слышал, что Иоанн сказал?
– Знахарство – грех, а все болячки по воле Божьей.
– Вот-вот, – кивнул Баян. – И как они еще не перемерли тут?
Идем мы так за Никифором, переговариваемся. На круть поднимаемся. Солнышко давно на покой закатилось. Небо уже темнеть стало. Первая звезда проклюнулась, и на смену светилу дневному ночное выкатило. Луна ноне полная. Блином на небосклоне повисла. Значит, ночь светлой будет. Ветерок промозглый подул. Я даже от вечернего холодка поежился.
– Вот и пришли мы, – бас нашего провожатого заставил вздрогнуть.
Рядом со срубом недостроенной церквушки землянка притулилась. Впотьмах сразу и входа не разглядеть.
– Сюда проходите, – указал нам христианин на дверь.
Сам в сторонку подвинулся, нас пропуская.
– А ты как же? – спросил Баян жердяя.
– А я здесь подожду, – пророкотал Никифор.
– Понятно, – кивнул подгудошник. – В дверку не пролазишь.
И, рассмеявшись над собственной шуткой, он отворил дверь. Я тоже невольно улыбнулся. Представил, как Никифор каждый раз пополам складывается, когда в землянку заходит.
Внутри было тепло, светло и тесно. Тепло от небольшой печурки, в которой потрескивали березовые поленья. Светло от масляной лампады, подвешенной на цепочке к бревенчатому потолку. Тесно из-за различного работного инструмента, сложенного прямо на земляном полу, недоделанных резных наличников и крестов, развешанных по стенам.
Невысокий лежак, застеленный пегой собачьей шкурой, стол, засыпанный стружкой и опилками. На столешне, заваленной изрезанными липовыми чурбачками, стоял кованый светец. Лучина в светце чадила, и дым от нее вытягивало в маленькое оконце под потолком землянки. Вот и все убранство нехитрого жилища.
За столом спиной к нам сидел человек. Он не заметил нашего появления. Уж больно занят был своей работой. Что-то старательно вырезал из мягкого дерева. А еще, заглушая треск дров в печурке, где-то в углу стрекотал сверчок. Знать, домовому это местечко по нраву пришлось.
– Здраве буде, добрый человек, – сказал Баян.
Хозяин землянки бережливо отложил работу и обернулся. Мне почему-то казалось, что Григорий должен быть уже в летах. Я ошибся. Ученик Андрея-рыбака был еще очень молод. Даже не верилось, что этот крепкий парень, по виду одних со мною лет, мог стать учителем и ведуном карачаровцев. Ведь многие из тех людей, что встречали нас сегодня, были гораздо старше него. А Иоанн и вовсе в отцы годился.
– И вам здоровья, – приветливо улыбнулся он нам. – Проходите, – широким жестом пригласил нас в землянку. – Вот сюда, на лежак, присаживайтесь.
– Спаси Христос, – усмехнулся Баян.
Прошли мы, стараясь не споткнуться о приспособы и рамы. На краешек лежака присели.
– Ты же во Христа не веруешь, – покачал головой Григорий.
– А ты почем знаешь? – спросил подгудошник.
– Знаю, – просто сказал хозяин.
– Не обижайся на Баяна, – сказал я, а сам на подгудошника строго посмотрел. – Он балагур тот еще.
– Я и не обижаюсь, – пожал плечами христианин. – Про то, что мы здесь так говорим, небось, Софьюшка вам рассказала? Нравится ей христосоваться. По семь раз на дню ко мне прибегает. Спросит что-нибудь, а потом благодарит.