Половина собаки
Шрифт:
Другого выхода не было, ничего не поделаешь, пришлось рассказать отцу, что случилось с Мадисом.
— Странно… — считал отец. — И вы действительно искали всюду самым тщательным образом? В нашей школе до сих пор воришек не было, а чтобы старина Поролайнен промотал деньги, заработанные его сыном, в это я никак не могу поверить…
Олав развел руками:
— Но денег-то нет! Бумажник у него большой, бросающийся в глаза.
Отец ушел в комнату и обсуждал там что-то с матерью. Я подмигнула Олаву: «Все будет в порядке!»
Отец вышел в кухню вместе с матерью. У мамы была в руках сумка, она достала из сумки красный кошелек и отсчитала на стол шесть десятирублевок и еще рублевые купюры. Отсчитывая копейки, мама вдруг задумалась.
— Послушай, Олав, как ты намерен вручить эти деньги Мадису?
— Как? Да просто пойду и положу на стол, скажу, чтобы пересчитал: точно сто двадцать рублей семьдесят шесть коп.
И ты думаешь, он примет их просто так, не обидится?
— Вот это даже не пришло мне в голову… — Олав задумался. — В таком настроении, в каком он теперь… Да… а, пожалуй, не возьмет! Но что же делать?
— Скажем, что бумажник мы тоже нашли, но выбросили! — возникла у меня хорошая идея.
— Не поверит, — засомневался Олав.
— Ну тогда найдем другой, похожий, пусть думает, что это его. Папа, у тебя в ящике валяется старый бумажник, по-моему, Мадис показывал нам такой же. Ну тот, в котором ты держишь водительские права.
— Гляди-ка, и чего только ты не знаешь! — удивился отец, но все же принес бумажник в кухню.
— Застежку-молнию надо с одного конца немного оторвать, — сказал Олав. Он подергал «молнию», и образовался легкий надрыв. — Немножко надо еще подзапачкать, но это пустяк!
— Это, конечно, обманный прием, — считал отец. — Лишь иногда, редко, в бедственной ситуации можно прибегать к такому приему, но только с добрыми намерениями.
— Например, как делает Дед Мороз, — сказала я.
Отец бросил на меня хитрый взгляд, но не возразил.
— Так, но на бумажнике Мадиса было еще что-то написано, кажется: «ЭТО МАМИН», — сказал Олав. — У тебя есть шариковая ручка?
Я уже готова была написать печатными буквами то, что сказал Олав, но тут мне вспомнились слова Мадиса, и я воскликнула:
— Нет! Там было не ЭТО МАМИН, а МАМИН КОШЕЛЕК.
Моя мама посмотрела на меня и сказала:
— До чего же ты все-таки дочь своего отца! Ничего не поделаешь, отец теперь останется без туфель!
— Мы скоро вернем, соберем в классе, — испугался Олав.
— Я это не в укор, — мама улыбнулась. — Пожалуй, у меня и не будет завтра времени ходить по магазинам.
Олав считал, что бумажник должна отнести Мадису я. Если с бумажником явится Олав, Мадис, пожалуй, может заподозрить и догадаться. Мы договорились, что я вроде бы только что нашла бумажник в кустах сирени и не слишком уверена, тот ли это, который потерял Мадис.
Сидя на багажнике велосипеда Олава, я продумала основательно, как сыграть свою роль. Все казалось таким простым и надежным, как в кинофильме: Мадис обрадуется, у отца Мадиса спадет камень с души, мать скажет мне: «Ты хорошая девочка, Пилле!» — а Олав не будет больше сердиться из-за этого окаянного похода в погреб с Тынисом.
Но когда Олав остался за высокой живой изгородью из елочек, а я одна вошла в низкую дверь старого дома Поролайненов, все заготовленные слова выскочили у меня из головы. Я стояла в сенях и не решалась постучать в дверь кухни. Когда же наконец собралась с духом и подняла было руку, чтобы постучать, дверь неожиданно открылась сама, а за нею на пороге стояла мать Мадиса.
— Здравствуйте, — произнесла я тихо и глянула поверх плеча матери Мадиса в кухню.
Стол был пуст, не было воткнутого в столешницу ножа, и Мадиса возле стола не было. Дверь комнаты открылась, и в кухню вошел отец Мадиса. Не ответив на мое приветствие, он принялся ворчать, мешая эстонские слова с финскими:
— Ну, черт побери, мальчишка совсем спятил. Да разве взял бы я деньги своего ребенка!
— Взгляните, кажется, я нашла эти деньги… только что… возле школы, в кустах сирени. И тут точно сто двадцать рублей семьдесят шесть копеек, можете пересчитать! — быстро пролепетала я и мысленно обругала себя за то, что сделала все не так, как намечала.
Мадис ворвался в кухню, выхватил бумажник из рук матери, раскрыл «молнию» и потрогал пальцами купюры. Все стояли в полном молчании, потом Мадис сказал, как бы извиняясь перед отцом:
— Вишь, как оно… Вишь, как человек может ошибиться и зазря расстроиться. Какой же я все-таки совершеннейший растяпа!
— Ну я же сразу объяснил, что не брал, — обрадовался отец.
— Скажи теперь большое спасибо своей однокласснице, — посоветовала Мадису мать.
Фильм шел почти по моему сценарию.
— Тысячу «спасибо» тебе, о-о, одноклассница! — радостно дурачился Мадис. — И пусть с этого дня твое индейское имя будет «Пилле Остроглазая»!
— Ах, перестань! — пробормотала я, чувствуя, что краснею. — Просто ждала отца, чтобы вместе пойти домой, бродила возле школы взад-вперед и вдруг заметила что-то коричневое под кустом сирени, как раз под тем, который я весной расчистила от прошлогодней листвы. Я сразу подумала, что небось это твой…
— В старину за находку платили вознаграждение… — заметила мать Мадиса.
— Ох, да что вы! Нет, спасибо! Всего доброго!
Прятавшийся за елочками Олав держал велосипед наготове.
— Ну? Получилось?
— Блестяще! Мадис дал мне новое индейское прозвище «Остроглазая»!
— Ладно, быстро садись на багажник, по дороге расскажешь, — распорядился Олав.
Но вдруг за живой изгородью раздался крик:
— Подождите! — К нам бежал Мадис, держа бумажник. — Спасибо, Оль! — сказал Мадис хмуро. — Только в августе я обычно дорогих подарков не принимаю.
— Каких еще подарков? — спросил Олав, притворившись, будто не понимает, о чем идет речь. У меня перехватило дыхание: «Что же будет?»