Половина собаки
Шрифт:
Отец покачал головой:
— И что за муха вас обеих укусила? Между прочим, твой новый классный руководитель сказал, что выпустил тебя из заточения в погребе. Кто позволил тебе лезть туда?
— Уже успел нажаловаться! — рассердилась я и почувствовала, что сегодня человеческой беседы, наверное, не получится. Мне не хотелось ссориться, да и отцу, пожалуй, тоже, но разговор сразу сам собой пошел не в ту сторону.
— Нет, этот Сельге, похоже, весьма толковый молодой человек. Он уже поделился со мной несколькими хорошими идеями, — сказал отец, кладя котлеты себе на тарелку.
Я обрадовалась, что разговор переходит на более спокойные рельсы. Главное, чтобы темой разговора не стал больше молочный погреб.
— Так-то оно так, только я опасаюсь, что этот молодой человек здесь надолго не задержится, — сказала появившаяся в двери кухни мама.
— Почему бы ему и не задержаться, я сегодня выторговал у совхоза для него симпатичную однокомнатную квартирку, в том доме, что рядом с магазином. Не может же он всю жизнь ночевать в учительской!
— Ах, протянет годик и смоется, как все те, предыдущие! — Мама махнула рукой.
— Меэли! — сказал отец с упреком и глянул в мою сторону.
Ну да, это был знакомый взгляд со значением: при ребенке не говорят о школьных делах! Будто сама я слепая! Все школьники и родители говорят о том, что беда нашей школы — близость города: молодые учителя охотно соглашаются, чтобы их направляли сюда, ибо отсюда легче потихоньку подыскать себе в городе новое место работы и квартиру. Как та химичка, которая в прошлом году потеряла в Доме торговли пятый класс, или как тот учитель по труду, под руководством которого ученики изготовляли такие толстые черенки для грабель, что даже отец не мог обхватить их рукой, хотя у него длинные пальцы. Эти случаи были известны всем жителям Майметса, и никто не огорчился, когда оба прошлой весной уволились. Только я вынуждена была делать вид, будто ничего не знаю.
— Слушай, папа, мне, наверное, легко было бы стать разведчицей: с младенческих лет я привыкла молчать, когда другие разговаривают, и все время делать вид, будто ничегошеньки не понимаю, — сказала я.
Отец засмеялся, мама усмехнулась и сказала:
— Пилле права, жизнь у нас нелегкая. Но я думаю, что завтра мы возьмем ее с собой в город и она тоже сможет развлечься.
Отец кивнул, вроде бы соглашаясь, но…
— Видишь ли, дело обстоит так, что в город тебе, по-видимому, придется все-таки поехать одной. Понимаешь, завтра привезут бустилат… И проблема уборщицы еще не решена…
— Не понимаю, — мать немного повысила голос. — Насчет этой поездки мы договорились уже давно… И тебе нужны новые туфли…
— Купишь мне сама что-нибудь, сорок четвертый размер — ты ведь знаешь! — Отец махнул рукой.
— Нет… Это уже слишком! Один-единственный день в году, когда мы могли бы куда-нибудь пойти или поехать вместе! В конце концов… — у мамы на глаза навернулись слезы, — я ведь тоже человек. И по образованию — пианистка, хотя и без диплома! Десять лет возись с этими примитивными до-ре-ми и целый год еще занимайся с разными натриум о аш, чего я никогда терпеть не могла! И все только потому, что кому-то неохота, кто-то не желает. Ничего не поделаешь, да?
Отец развел руками:
— Ты же видишь, действительно ничего не поделаешь! В сентябре, в первое же воскресенье, поедем куда-нибудь, все равно куда, куда сама захочешь. Но завтра, будь добра, сходи все же сама или с Пилле туда поздравить тетю с днем рождения и, если останется время, купи мне туфли на свой вкус.
— Если я завтра поеду одна, то назад больше не вернусь! — сказала мама угрожающе.
Такой злой я ее еще никогда не видела.
— Пилле, ты могла бы почитать в своей комнате, кухня — не читальный зал! — строго сказал отец.
Но тут зазвучал дверной звонок, и я пошла открывать дверь.
За дверью стоял Олав, и лицо у него было ужасно хмурым, похоже, это было в моде в Майметса сегодняшним солнечным днем.
6
— У тебя деньги есть? — спросил Олав.
— Десять рублей, — призналась я честно.
— Сорок два плюс десять… — подсчитывал Олав, — пятьдесят два. Не хватает шестидесяти восьми рублей семидесяти шести копеек. А ты не знаешь, у Тийны есть деньги?
— Не думаю. У нее ведь мать еще не работает, а как там этот ее приемный отец… Но зачем тебе вдруг потребовалось столько денег?
— Для Мадиса. Он совершенно в отчаянии, говорит, что уедет куда-нибудь на великие стройки, а Майметса больше и видеть не желает.
— Неужели отец избил его?
— Отец его и пальцем не тронул, ведь мы с учителем присутствовали, когда Мадис спросил, не видел ли отец его денег. Отец сказал, что и понятия о них не имеет. Похоже, он был совершенно трезв, но Мадис, кажется, ему не верит. Наверное, потому что тот недавно пропил деньги, на которые родители собирались купить Мадису костюм. И теперь Мадис сидит дома в кухне, а перед ним нож воткнут в стол, и если кто-нибудь хочет к нему подойти, он кричит: «Не подходи, убью!» Даже учителю крикнул так, но когда я приблизился, он прошептал: «Уйди, Оль! Тебе я напишу!» Глаза у него были совсем красные.
— Это, наверное, жуткая картина — ведь Мадис всегда такой шутник… Значит, из-за этих денег…
— Во! Поэтому я теперь и организую складчину, нужно срочно собрать сто двадцать рублей и семьдесят шесть копеек. Эльмо тоже летом работал, но я не знаю точно, где он живет. Где-то там, возле Саатре, так кажется?
— Погоди, я спрошу у отца! Войди в комнату! Отец сидел в кухне один и смотрел в окно.
— А-а, Олав! — Отец сделал веселое лицо. — Какие новости?
— Папа, ты ведь знаешь, где живет Эльмо? — спросила я.
— Эльмо Лоогна? В Саатре, за длинным белым хлевом для телят, — объяснил отец. — Но он придет за учебниками, наверное, завтра, если сегодня не приходил.
— Но он нужен нам сегодня. Или… слушай, папа, ты можешь дать мне взаймы шестьдесят восемь рублей и семьдесят шесть копеек?
— Взаймы? — спросил отец, усмехаясь. — И надолго ли? И почему именно такую странную сумму?