Половина земного пути (сборник)
Шрифт:
Ответы на эти вопросы нельзя было получить немедленно. Их мог дать только Дима — или время. Но Татьяна все ворочалась и ворочалась и, как дура, все думала и думала…
«Господи, а ведь сейчас весна! Самая пора для любви! Природа готовится к цветению, и у меня внутри тоже — сладко крутит, томит… Так хочется нового чувства, лучше настоящего, но если не получается колоссальной любви, то пусть будут хотя бы ухаживания, флирт… У меня ведь и элементарного секса — просто для здоровья — сколько времени не было… Почитай, больше месяца — с тех пор, как я вытурила сочинского идиота-ревнивца с пушкой в руке наголо, Мишу Беркута…Что ж я за человек-то такой? Почему
И когда в гробовой тишине дома — слышно было даже, как наручные часики тикают, — вдруг раздался еле различимый шорох, первой мыслью Тани, к ее собственному стыду, было: «Наконец-то Дима идет ко мне!» Но потом вдруг поняла: чьи-то шаги тихо-тихо прошелестели по гостиной — и сразу стало страшно. Тогда Татьяна вскочила с постели, включила ночник и, прежде чем успела сообразить, что делает и как это будет воспринято приятелем, во весь голос заорала: «Дима!» В гостиной раздался грохот, и девушка — характер такой, привыкла не бежать от опасности, а идти ей навстречу с открытым забралом — бросилась к двери спальни и распахнула ее.
Планировка дома отчима была дурацкой: три спальни, двери которых выходили прямо в огромную гостиную, совмещенную с кухней. И Таня не подумала, что на пороге темной гостиной, на свету, льющемся из ее комнаты, она окажется перед возможным противником как на ладони, — а сама не будет видеть ничего. Замерев, Татьяна услыхала, как рядом, в темноте, растворилась дверь комнаты, которую занимал Дима, и оттуда раздался резкий окрик журналиста:
— Всем лечь на пол! Стреляю на поражение!
В ответ из мрака бабахнул пистолетный выстрел, а потом, совсем близко, ответный. Татьяна зажмурилась, рухнула на пол, прикрыв голову руками. В гостиной раздался сдавленный стон, затем по полу прогрохотали башмаки и зазвенело разбитое стекло, а потом — зажегся свет.
Когда девушка осторожно открыла глаза, мизансцена в гостиной была следующей: выбитое окно, развевающаяся от ветра занавеска. Ее приятель, весь бледный, в одних трусах, с пистолетом в руке, склонился, разглядывает что-то, лежащее на полу. Девушка приподнялась и увидела: у ног Димы — человек, он корчится и стонет от боли, а из его плеча толчками вырывается кровь, заливая ковер. А Полуянов, вместо того чтобы помочь ему, приставляет ко лбу парня лет двадцати пистолет и кричит:
— Кто нас заказал? Быстро! Говори!
— Н-нет… — шепчет тот, и на губах его пузырится красная пена.
— Сейчас ты сдохнешь! Кто? Имя!
Раненый еле слышно бормочет:
— Ее зовут Надежда… — И отключается.
Потрясенный Полуянов шепчет: «Кто?» — и оседает на пол рядом с наемником. Хватается за голову. Но через пару секунд берет себя в руки и кричит Татьяне:
– Скорее – жгут, бинт, что-нибудь! Надо остановить кровь!
Больше тишины в ту ночь не было.
Довольно быстро прибыла «Скорая». Раненого наспех перевязали и увезли. Затем явилась милиция — и пробыла в доме гораздо дольше, чем хотелось бы.
Эксперты собирали осколки разбитого окна, фотографировали стреляные гильзы и вынимали пули из бревенчатых стен, изучали следы взлома на дверном замке и дорожку двух пар следов, ведущих от калитки. Нападавших было двое: одного ранил Дима, второй ушел, выпрыгнув в окно. Разумеется, милиционеры принялись допрашивать и жертв нападения, каждого по отдельности – да так жестко, словно Полуянов с Садовниковой сами были наемными киллерами. Особенно досталось журналисту. Слава богу, он не забыл прихватить с собой разрешение на оружие, а один из ментов читал его статьи в «Молодежных вестях». Да и фамилия хозяина дачи, полковника ФСБ Ходасевича, внушала уважение. А если б не эти счастливо сошедшиеся обстоятельства – не миновать бы Полуянову ночевки в КПЗ. Хотя пистолет у него как орудие совершения преступления все равно изъяли.
Разумеется, ни Татьяна, ни Дмитрий ни словом не обмолвились о подлинной причине, приведшей их обоих в дом Ходасевича. Говорили: «Старые друзья, решили побыть вместе». На ехидненькие вопросики ментов, почему, мол, старые друзья ночуют в разных комнатах, жестко отвечали: «Не ваше дело».
Уже совсем рассвело, когда местные милиционеры отбыли восвояси, и пришлось еще приводить дом в порядок. Дима отправился в сарай — вырезать кусок фанеры, чтобы хотя бы временно закрыть разбитое окно, откуда немилосердно дуло. Таня отыскала резиновые перчатки и стала отмывать с пола и ковра кровь наемника и следы грязных ментовских ботинок. Наконец с хозяйственными хлопотами было покончено, часы показывали уже десять, и — наступило расслабление и опустошение.
Журналист опустился на табуретку на кухне и обхватил голову руками. Таня без сил присела напротив.
— Пожалуйста, позвони в больницу, — глухо проговорил Полуянов.
Ему не потребовалось объяснять Тане, в какую больницу звонить и по какому поводу. Она набрала номер и после долгих просьб, уговоров и даже угроз все-таки узнала, что человек с огнестрельным ранением, доставленный сегодня ночью, жив и состояние его стабильно тяжелое. Девушка пересказала услышанное журналисту.
— Ф-фу, хоть одна гора с плеч, — вздохнул тот.
— А вторая гора — Надя? — проницательно спросила Садовникова.
Дима ничего не ответил, только горестно кивнул головой. В глазах его разлилось страдание.
— Да ладно тебе, — без особой убежденности проговорила Таня, — этот наркоман с пистолетом просто бредил.
— Да не бредил он, не бредил! — вдруг сорвался Полуянов. — Я, конечно, давно чувствовал, что тихоня библиотекарша для Нади — просто маска, но чтоб такое… Ну да, конечно, она меня ревновала, и жестоко… И признаюсь, я давал ей повод… Но не до такой же степени! И откуда у нее деньги, чтоб нанять киллеров? И при чем здесь ты? Нет! Не понимаю, не понимаю, не понимаю! — Дима в отчаянии забарабанил кулаком по столу.
Вдруг Татьяне стало ужасно его жалко, и она снова поступила так, как подсказывало ей чувство, а не сознание: подошла к журналисту и погладила его по отчаянной и страдающей головушке. И тут он словно с цепи сорвался — обхватил руками, стиснул и стал покрывать ее всю, прямо через одежду, исступленными поцелуями. Потом вскочил и начал целовать шею, плечи, губы… Таня оказалась не в силах сопротивляться и почувствовала, как слабеет… А Дима подхватил ее на руки и понес в свою спальню…
Когда она наконец проснулась, за окном уже сгустились по-мартовски долгие сумерки. Первой ее мыслью было: «Вот она, весна! Все-таки добралась и до меня. Принесла свой нечаянный подарок. Как же мне было хорошо! Какой Димка страстный и милый… Неужели он опять, гад, к своей библиотекарше уйдет? И снова — на десять лет разлука?»