Полтора квадратных метра
Шрифт:
Когда бы ни проходил мимо этого здания Павел Семенович, он непременно останавливался, смотрел на медную доску и всегда удивленно отмечал про себя:
"Вице-губернатор, генерал! А какую критику наводил?"
Он и теперь невольно задержался возле бывшей губернской управы и сказал:
– Видела, Марья, доску-то? Генералом был и то критиковал. А ты на меня орешь.
– Ну и дурак твой генерал! Чего ему не хватало?
– Дак разве критику для себя наводят?
– А для кого же?
– Для общества, голова! Чтобы всем
– Всем хорошо никогда не будет.
В это время из растворенной двери на них строго посмотрел постовой милиционер.
– Ну, пошли, пошли! Чего рот разинул?
– Мария Ивановна потянула за рукав Павла Семеновича.
– А то попадешь не в то место. Критик!
В вестибюле облисполкома тоже стоял милиционер, но чином поменьше и не такой строгий. Они остановились возле его тумбочки и стали рыться в карманах - паспорта искать. Постовой вежливо взял под козырек:
– Вам куда?
– К председателю или к любому заместителю.
– Пожалуйста, по лестнице на второй этаж.
Лестница была широкая, из белого мрамора с затейливыми балясинами в виде двух бутылок, приставленных друг к дружке донцами.
В большой приемной самого главного председателя им сказали, что Александра Тимофеевича нет и что он сегодня не принимает. Если хотят, то пусть обратятся к секретарю товарищу Лаптеву. Он разберется.
Секретарь облисполкома Лаптев оказался на редкость приветливым человеком; невысокий, плотный, с твердокаменной ладонью, но с лицом округлым, белым и мягким. Одет он был в серый костюм из плотной дорогой ткани, но уж сильно поношенный, застиранный на широких, как шинельные отвороты, лацканах. Он усадил Павла Семеновича и Марию Ивановну поближе к своему столу и все улыбался, словно на чай пригласил.
– Чем могу быть полезен?
– спрашивал он, переводя ласковый взгляд с одного на другого.
– Дело-то у нас пустяковое, - сказала Мария Ивановна.
– Это как посмотреть, - перебил ее Павел Семенович.
– Ежели со стороны оскорбления личности подойти, то здесь судом пахнет!
– Павел Семенович вскинул голову, сердито поглядывая на Марию Ивановну.
– Да что случилось-то?
– проявляя слегка нетерпеливость, спросил Лаптев.
– Меня оскорбили публично, в печати! Исказили факты... И не хотят давать опровержения.
– Да ты не с того начал. Помолчи!
– остановила Мария Ивановна Павла Семеновича и обернулась к Лаптеву.
– У нас дверь в общем коридоре... Отворялась наружу - внутрь притолока мешала. Возле нее спал пьяный сосед Чиженок. Ну вот...
– Ничего не понимаю, - Лаптев затряс головой и развел руками.
– Да при чем тут дверь?
– раздраженно сказал Павел Семенович.
– Дверь мы перенесли правильно, по законному постановлению исполкома. Ну? И в статье никто этого не оспаривает. Речь идет об искажении фактов, об умышленной клевете.
– Дурак ты!
– вспыхнула Мария Ивановна.
– Завтра перенесут дверь на старое место
– Товарищи, товарищи, давайте спокойно!
– Лаптев поднял руки и растопырил пальцы.
– Вещественные доказательства, документы при вас?
– Все, все имеется, - ответила Мария Ивановна.
– Кладите на стол, и все разберем по порядку.
Они положили выписку из постановления райисполкома о переноске двери, заверенную Фунтиковой, выписку из решения ЦК профсоюза медработников, потом газету "Красный Рожнов" с отчеркнутыми местами в заметке Вити Сморчкова.
Лаптев надел очки и наклонил свою лобастую голову. Выражение лица его стало меняться - щеки отвисли, нос сперва покраснел, а потом расцвел эдаким лиловым бутоном. Перед ними сидел старый и очень уставший человек.
– Все законно, - сказал он, посмотрев бумаги.
– Дверь правильно перенесли. Никто не имеет права заставить вас переставить ее на прежнее место. В газете допущены искажения. Добивайтесь опровержения.
– Легко сказать, добивайтесь, - Павел Семенович заерзал на стуле.
– Мы сунулись было к редактору с нашим председателем месткома, а тот и не глядит.
– Хорошо, я позвоню Павлинову. Поезжайте домой.
Когда вышли на улицу, Павел Семенович удовлетворенно хмыкнул:
– Видала, Марья! Вот оно как все обернулось-то, а? Ну, теперь я этому Федулееву поднесу дулю под нос.
– Погоди хорохориться. Что еще Павлинов скажет?
– Да плевал я теперь на Павлинова.
Ехали обратно на скором поезде. В Стародубово угодили прямо к автобусу. Так что после обеда были уже дома.
– Убирайся тут, а я схожу к Павлинову, полюбуюсь на его самочувствие, сказал в радостном нетерпении Павел Семенович.
Он помылся, побрился, свежую рубашку надел и пошел, как на банкет.
Павлинов встретил его без особого удивления и даже негодования. "Значит, звонил Лаптев. Накрутил хвостато", - отметил Павел Семенович.
В кабинете, развалясь на диване, сидел капитан Стенин. Они с Павлиновым собирались съездить вечерком на охоту, уток попугать, и настроены были благодушно. Чернобровый, чубатый Павлинов, еще по-молодому крепкий, загорелый, с закатанными рукавами белой рубашки, с распахнутым воротником (пиджак его висел на стуле), был похож на инструктора по физкультуре.
– Вот и хорошо, что сами пришли, - сказал Павлинов, здороваясь с Павлом Семеновичем, но не подавая руки.
– Значит, поняли. Садитесь!
– указал он на стул.
– А что я должен понять?
– спросил Павел Семенович, настораживаясь.
– А то, что вашим поведением возмущена общественность. Это нашло свое отражение и в прессе. Надо кончать с этими кляузами. И дверь перенесите на старое место.
– То есть как?!
– опешил Павел Семенович.
– А вот так. И соседи перестанут жалобы писать, и пресса успокоится. И нечего вам разъезжать по области. Сами виноваты.