Полуночные укусы. Сборник рассказов из серии "Морганвилльские вампиры"
Шрифт:
— Так это потому, что я молод.
— Нет, — сказал он. — Это потому, что ты молод и отказываешься принять, кто ты. Что это значит. Что это сулит. Ты борешься со своим существом, и это делает контроль над собой практически невозможным для тебя. Ты должен признать себя, Майкл. Ты больше не будешь человеком.
Это последнее, что я хотел, и он это знал. Я перестал играть в течение нескольких секунд, а затем снова начал перебирать струны.
— Отвали, — сказал я. — Не стесняйся принять это близко к сердцу.
Он долго не отвечал.
— Ты — все еще не ты, — в конце концов ответил он. — И ты говоришь как твой нечесаный дружок.
Он имеет в виду Шейна. Это заставило меня засмеяться, но смех звучал пусто и немного отчаянно.
— Ну, Шейн в большинстве случаев прав. Ты засранец.
— Даже если ты так считаешь, ты нечасто это говоришь. Что доказывает мою точку зрения.
— Я в порядке.
— Правда? Потому что ты ничего не спросил о своей девушке, которую оставил саму по себе в центре вампирского района ночью.
Это вызвало электрический удар стыда, прошедший сквозь меня. Я даже не думал об этом. За все то время, что я был здесь, я ни разу не подумал о Еве; я был слишком занят нытьем, своим стыдом.
— Она в порядке? — спросил я. Я чувствовал себя больным, слишком больным, чтобы даже попытаться продолжать играть. Гитара стала тяжелой в моих руках.
— Она становится раздражающей со своими неоднократными требованиями увидеть тебя, но да, как можно было ожидать, она в порядке. Я убедился, что она добралась до дома в целости и сохранности. — Оливер замолчал на несколько секунд, а затем наклонился вперед, опираясь на колени, бледные руки повисли. — Когда я… трансформировался, я сначала думал, что мог бы остаться со смертными, которых любил. Это не умно. Ты должен понять это сейчас. Мы остаемся в стороне не без причины.
— Ты остаешься в стороне, потому что не чувствуешь вины за то, что делаешь, — парировал я. — Я не ты. И никогда не буду как ты. Не должен.
Его брови поползли вверх, а затем снова стали ровной линией.
— Это твой путь, — сказал он. — Консервированная кровь повлияла на тебя, да, но не так сильно, как ты думаешь. В основном это был ты, мальчик. И ты должен найти способ контролировать это, потому что в один день ты можешь обнаружить себя покрытым кровью не из банки.
То, как он это сказал, охладило меня, потому что это была не злость, не высокомерие, а… печаль. И понимание.
Повисла тишина, пока я не сказал:
— Ева хочет меня видеть.
— Постоянно.
— Думаю, я готов.
А готов ли я? Я не знал, но жаждал увидеть ее, сказать ей, как мне жаль.
Оливер пожал плечами.
— Это чьи-то похороны, если не твои.
Он быстро вышел за дверь прежде, чем я смог что-нибудь ответить, не то чтобы я мог придумать хорошую реплику, и я схватился за гитару для успокоения. Мои пальцы вернулись к извлечению мелодии и гармонии, но я не думал об этом, и она не приносила спокойствие.
Я боялся, я не был готов, и страх был непреклонен,
Но когда Ева вошла в дверь, страх ускользнул, оставив облегчение. Она была в порядке, верный себе гот, и то, что я чувствовал, не было голодом, кроме голода, который ощущаешь в присутствии любимого человека.
Блеск в ее глазах и ее яркая улыбка были единственным, что имело значение.
У меня было время отложить гитару, и поймал ее, когда она бросилась на меня, а потом она поцеловала меня, сладко и горячо, и я утонул в этом, в ней, в напоминании, что для меня существует что-то еще помимо охоты, голода, одиночества и гневной музыки ночью.
— Больше так не делай, — прошептала она своими черными губами рядом с моим ухом. — Пожалуйста, не надо. Ты всех нас до чертиков напугал. Я не знала, что делать.
Я расслабился в ее объятиях и вдохнул богатый аромат ее волос, ее кожи, трепещущей под ней крови. Я не хотел думать о последнем, но возможно Оливер прав. Может быть, мне нужно перестать отрицать это, или все закончится очень плохо.
— Я тоже не знал, что делать, — прошептал я в ответ. — Прости меня. Я мог…
— Стой. — Она отстранилась, глядя на меня отчаянно. — Просто остановись. Ты мог ранить меня, но не сделал этого. Ты никого не ранил, кроме этого тупого автомата. Так что расслабься. Это не ты, Майкл. Это какой-то монстр из фильма категории В (прим. пер.: малобюджетная коммерческая кинокартина, которая при этом не является ни артхаусом, ни порнофильмом).
Но я был монстром из фильма категории В. Это то, что имел в виду Оливер; я был именно им, и должен это помнить. Это был единственный способ, чтобы все было хорошо.
Я выдавил из себя улыбку.
— Я думал, тебе нравятся монстры из фильмов категории В, — сказал я. Моя девушка ударила меня по руке.
— Нравятся, но не люблю, — сказала она. — Ты, кого я люблю.
Я протянул руки, и она переплела свои пальцы с моими. Тепло и холод, вместе.
— Я не знаю, как это сделать, — сказал я.
Она рассмеялась.
— Встречаться? Потому что вот тебе экстренное сообщение, большой мальчик: мы некоторое время делаем это.
— Быть этим. Быть собой. Я не знаю, кто я.
Она подошла ближе, глядя мне в глаза.
— Я знаю, кто ты. Что еще более важно, я знаю, что ты, — сказала она. — И все еще люблю тебя.
Может быть, она не знает. Может быть, она никогда не заглядывала в сердце красной и черной мучающей штуки, таившейся глубоко внутри меня. Но, глядя на нее сейчас, на ее искренность и бесстрашие, я не мог помочь, но думаю, что возможно она сможет. Знающая меня, любящая меня.
Может быть, со временем, она сможет помочь мне понять и полюбить своего монстра. Потому что в конце концов вот что всегда делала Ева. И всегда будет.