Полуночный дождь

Вудрафф Джетти

У меня перехватило дыхание и сдавило грудь. Внезапное чувство клаустрофобии, которое я ощутил, невозможно было вынести. В ушах раздался пронзительный, громкий звук. Люди, которые пришли выразить свое уважение, стали размытым черным пятном. Рука Дженни выскользнула из моей и метнулась к моей матери. Я не почувствовал, как мамина рука ускользает из моей руки. Я не понял, что ее тело покинуло холодный металлический стул, пока Дженни не склонилась над ней. Именно Сара позаботилась о моей маме, помогла ей встать на ноги и повела к машине Холдена. Я не мог себя контролировать.

Остаток

дня прошел примерно в том же духе. Люди приходили и уходили, приносили еду, которая нам была не нужна, и без конца выражали соболезнования. Я хотел, чтобы все просто ушли. Разошлись по домам и позволили нам самим справляться с нашим горем. К четырем вечера с меня было достаточно. Если бы еще хоть один человек сказал, как ему жаль, я бы закричал. О чем они вообще сожалели? Они ведь не заставляли моего отца сесть пьяным за руль.

— Как ты? — присаживаясь рядом со мной на скамейку у пианино, спросила меня мама, которая сама еле держалась.

— Я в порядке. А ты?

— Нет. Совсем не в порядке, но буду. Я криво усмехнулся.

— Я не понимаю, мам. Зачем ему бы ему это делать? Мне кажется, что в любую секунду из-за угла появится Эштон Кутчер. Как будто это все большая долбаная шутка.

— Осторожно, приятель, — отчитала она, — Я знаю. Я тоже не понимаю, Блейк. Действительно не понимаю. Мы вызывали такси, выпив пару бокалов. Я не знаю, зачем он сел за руль. Твоя бабушка — единственная, кто сказал что-то разумное.

— Правда? И что же? — спросил я, видя, как дядя Тим утешал мою бабушку.

Теперь, он ее единственный сын.

— Она говорит, что пришло его время. И неважно, случилось бы это, когда он спал или еще как. Просто пришло его время.

— Это дерь…это херн… Он умер, потому что напился и пытался доехать до дома.

— Милый, он оставил нас не специально. Он бы никогда так не поступил. Ты ведь знаешь это.

— Ага, поэтому он сел за руль пьяный. Где Дженни? — спросил я, оглядываясь.

Моя мама похлопала меня по коленке, печально улыбаясь, и сообщила мне, что видела ее наверху. Я встал со скамейки и поднялся в свою комнату.

Серьезно? Мой отец лежал в земле, а она спала? Весь мир полетел к чертям. А Дженни свернулась калачиком, подтянув свои ноги в черных колготках к груди. Моя кожаная куртка прикрывала ее обнаженные руки, и, если бы я моментально не разозлился, что она спала в такое время, я бы подумал, что это самое милое, что я когда-либо видел.

— Иди сюда, — сказала она, слегка приподняв ресницы. Я лег позади нее и испытал стыд, что разозлился. Она спала, потому что чувствовала себя плохо. Она была горячей. В этом я тоже обвинил своего эгоистичного придурка отца. Надо было ему выбрать середину декабря, чтобы покончить с собой.

— Ты в порядке?

— Нет.

Не знаю, буду ли когда-нибудь снова в порядке.

— Не могу поверить, что его больше нет. Я все продолжаю думать о завтрашнем занятии. Как будто завтра все закончится, и он будет орать на нас, чтобы мы перестали дурачиться и начали играть. Что теперь будет с театром, Блейк?

— Не знаю. Ты заболела? Ты горячая, — спросил я, целуя ее голову.

— Я в порядке. Думаю, я простудилась. У меня немного першит в горле.

— Дженни, ты мне нужна. Я просто хочу забыться хоть на немного. Подумай о чем-нибудь другом.

— Хорошо, — согласилась она, повернувшись ко мне. Она прижала ладонь к моей щеке, и я поцеловал ее запястье.

— Ты вкусно пахнешь, но ты все еще горячая.

— Закрой дверь, — прошептала она, прижавшись ко мне мягкими, подрагивающими губами.

Тогда впервые мы занялись яростным сексом. Это был чертовски впечатляющий, самый эмоциональный опыт в моей жизни. Я брал Дженни в каждой возможной позе, и она кончила больше раз, чем когда-либо раньше. Не потому что я старался, а потому что мы оба испытывали настоящие, неуправляемые эмоции.

— Сядь на меня спиной ко мне, — приказал я, поднимая ее с четверенек. Я наблюдал, как ее прекрасное тело опустилось на мой член и замерло. Держа ее за бедра, я стал двигаться внутрь и обратно, наблюдая за каждым дюймом.

— Блейк, подожди. Мне больно. Я не могу так.

— Я буду двигаться. Ты ничего не делай. Я буду осторожен, — я не позволил Дженни соскочить, а также не дал ей возможности сидеть, не двигаясь. Я входил и выходил из нее, заставляя принимать мой ствол глубоко в себе. Она сжала руками мои запястья, державшие ее за талию, но я не подумал, что она сделала это потому, что я делал ей больно. Толкнувшись в нее на всю длину, я понял, что причинил ей боль. Она взвыла от боли, но я этого не знал. Я думал, что это было удовольствие.

Дженни убрала мои руки со своего тела, как только я перестал содрогаться внутри нее, и слезла с меня. Вот тогда мы оба заметили кровь. Боже. Что ж, это объясняло боль. Фу-ты, черт!

— О, Господи! — воскликнула она, схватив мою рубашку, и выбежала из комнаты в коридор.

— Эй, по крайней мере, мы не ждем ребенка.

— Да еще даже не время. Не смотри.

Мы с Дженни так и не вышли из комнаты в тот день. Сара принесла нам ужин около семи. Она немного поругала Дженни за то, что та была в трусиках и моей рубашке в моем присутствии. Они все знали, что я собирался жениться на Дженни, и знали, что мы занимались сексом. Ну и что. Мы не делали ничего такого, чем бы ни занимались другие. Я просто был рад, что у меня была Дженни.