Полуночный Прилив
Шрифт:
— Аквитор, торговля всегда сопряжена с риском. Вы, летерийцы, всегда напоминаете об этом, если выгодно вам. Увы, теперь ситуация перевернулась.
— Сколько дней вы нам выделяете?
— Три. Еще кое-что. Нереки останутся.
— Нереки?
— Они Должники Бурака. Да, мы это понимаем. Еще один каприз экономики, от которого придется пострадать бедняге. Выражаем сочувствие.
— Бурак — купец, о Император. Он привык странствовать в фургонах. Три дня на обратный путь — это за пределами его физических сил.
— Какое
Халл опустился на колено. — Приношу присягу верности, Император.
Рулад усмехнулся: — Ты совсем не знаешь нас, Халл Беддикт.
— Полагаю, Ваше Величество, я знаю больше, чем вы можете предположить.
— Правда?
— И остаюсь с вами.
Император снова глядел на Серен. — Тебе лучше уходить сейчас, аквитор. Этот разговор не для тебя.
Серен встретила взор Халла. Хотя они стояли неподвижно, ей показалось, что он отступает, становясь еще более отстраненным, еще более далеким. Теперь их разделяет обширное пространство, пролив, через который не навести мост.
«Итак, я потеряла тебя.
Ради этой… твари».
Мысли у нее закончились. «Будущее пусто, вокруг лежит только забвение, и мы погружаемся в него все глубже…» — Прощай, Халл Беддикт.
— Добрый путь, Серен Педак.
На подгибающихся ногах Серен вышла за завесу входа.
Герун Эберикт прохаживался в десяти шагах от дверей. На лице играла самодовольная ухмылка. — Он остался внутри? На сколько?
Серен постаралась собраться. — Чего вы хотите, финед?
— Трудно ответить, аквитор. Брюс Беддикт просил меня поговорить с братом. Однако возможность кажется весьма отдаленной.
«Если я скажу, что Халл для нас потерян, что он сделает?»
Герун Эберикт ухмыльнулся, словно прочитал ее мысли. Серен отвернулась. — Халл Беддикт находится под защитой императора.
— Рад за него.
Она метнула на него взгляд: — Вы не поняли. Оглянитесь, финед. Деревня полна призраков, это духи — рабы Эдур.
Он вздернул брови: — Думаете, я решил его убить? Откуда такие подозрения, аквитор? Я сказал «поговорить» или нет? Я не люблю выражаться иносказательно.
— Повод для тревоги — ваша репутация, финед.
— Не вижу причин объявлять Халла личным врагом, невзирая на его политические взгляды. В конце концов, если он окажется изменником, у государства есть свои способы наказания. В такие дела не вмешиваюсь. Я хотел всего лишь выполнить обещание, данное Брюсу.
— И чего надеется добиться Брюс?
— Не знаю точно. Возможно, раньше знал, но все так изменилось.
Серен молча смотрела на него.
— А как насчет вас? Вы сопроводите торговца в Трейт.
Она пожала плечами. Причин таиться не было. — Поеду домой, финед.
— В Летерас? Вас там редко видят.
— Похоже, все действительно изменится.
Он кивал. — В обозримом будущем работы для аквиторов не предвидится. Сочту за честь, если вы решите работать на меня.
— Работать?
— В моем имении. Я вовлечен в… затратные мероприятия, аквитор. В вас есть цельность. Вы — та, кому можно доверять. — Поколебавшись, он добавил: — Не считайте нужным решать здесь и сейчас. Прошу только подумать. В Летерасе я найду вас.
— Полагаю, финед, — сказала Серен, — что вы будете слишком заняты делами службы. Видите же, что происходит.
— Мое место — во дворце. Я не командую армиями. — Оглядевшись, он снова широко заулыбался. — Эти дикари не дойдут до Летераса. Пусть радуются, если пересекут границу. Аквитор, вы забыли, что у нас уже были подобные враги. Нереки с их духовной богиней — как ее там?
— Эрес» ал.
— Точно, Эрес» ал. И Тартеналы с их пятью Серегалами, Властелинами Гнева. Ведуны и ведьмы, проклятия и демоны — мы стерли в порошок все и вся. Цеда и его кадровые маги едва успели вспотеть.
— Боюсь, на этот раз все иначе.
Он склонил голову: — Аквитор, когда вы думаете о Торговой Палате, что вы представляете?
— Не поняла…
— Ядро коммерции, сердце финансовой системы, движущей всем в Летере — каждым гражданином, даже самим его способом понимания мира. Палата — это не просто столбики монет, сложенные в некоем тайном месте. Не просто маклеры, выкрикивающие свои цифры до закрытия торгов. Палата — корни нашей цивилизации, жилы, принизывающие всё. ВСЁ.
— И что?
— Вы же умнее, чем хотите казаться. Вы все прекрасно поняли. Это сердце питается и лучшими, и худшими свойствами человеческой натуры. Вдохновение и стремление к успеху, амбициозность и алчность — все играет один концерт, концерт служения самому себе. Четыре грани натуры, и ни одна не терпит ограничения, умаления. Мы побеждаем не одними войсками, аквитор. Мы побеждаем потому, что система использует худшее и лучшее всего народа, не отдельных людей.
— Судьба.
Он пожал плечами: — Как скажете. Но мы сделали ее неизбежной и всепоглощающей…
— В наших делах я не вижу вдохновения и стремления к успеху. Финед, мне кажется, что равновесие нарушается все сильнее…
Он оборвал ее смехом. — Это истина свободы, Серен Педак.
Серен чувствовала растущую ярость. — Я всегда полагала свободу правом быть не такими, как все, не опасаясь репрессий.
— Высокопарно. Но такого вы не найдете в реальном мире. Мы перековали свободу в меч. И если вы не будете ПОХОЖИМИ на нас, мы используем меч, убивая вас, одного за другим, пока ваш дух не сломается.