Полуостров Сталинград
Шрифт:
— Всё равно позицию менять надо, — возражений не получаю. Коля выволакивает ящик с гранатами.
К обеду напряжённость стихает. Как я и думал, ещё одна рота вместе с нашей, ушли в контратаку. Мои батареи ударили по тем местам, куда откатились фрицы, а затем поставили дымовую завесу. Но смотреть на убитых красноармейцев тяжело. Изнутри поднимается что-то тёмное и злое. Раньше только азарт был. Как в игре.
Сидим, обедаем. С нами командир той роты, что отступила в наше здание. Голубоглазый, волосы с рыжинкой.
— Лейтенант, нам валить отсюда надо.
— Штанишки сушить? — беззлобно насмешничает лейтенант, прихлёбывая солянку.
— Энпе здесь, что надо, но мы уже на мушке. Скоро фрицы начнут сравнивать это здание с землёй, — начинаю объяснять, не обращая внимания на ехидство. — Энпе надо оставить, но связистов точно убрать. Один осколок в рацию и конец связи.
Добиваю вслед за лейтенантом солянку и принимаюсь за перловку. Примостившийся справа от меня Коля помалкивает.
— Видел там оборванные электролинии, — машу назад рукой, на левый фланг. И рассказываю лейтенанту, что надо сделать.
Идея простая. Собрать провод и бросить парочку отсюда до следующего здания. Оно в пятидесяти метрах сзади и чуть левее. Там училище какое-то, тоже пойдёт. Разноуровневое, но блок с четырьмя этажами тоже есть. Связистов отправим туда, бросим по воздуху электропровода. Телефонам всё равно, по какому кабелю названивать. У этих многовитковых электропроводов сопротивление намного меньше. Должно сработать.
— Хочешь сказать, я должен это сделать? — лейтенант отставляет недопитую кружку с компотом.
— Можем и мы, — жму плечами, — будем несколько часов этим заниматься. Эти несколько часов твоя рота и та, другая, будут без миномётной поддержки. А если нас подстрелят, то ждите, когда смена прибудет. Когда прибудет, вы их снова на обстреливаемый сектор за проводом зашлите. И так до тех пор…
— Ладно, я понял, — сдаётся лейтенант. — Только спросить хочу, вам пехоту совсем не жалко? Любого могут подстрелить.
— Так я их прикрою! Как сигнал подашь, ударим дымовыми минами. Только смотрите, надо проверить, вдруг они ещё под напряжением…
Через полчаса мы на первом этаже, там, где выбили кирпич под окном, принимаем скрученные в кольцо провода. Обошлось без потерь. Возможно, и так бы обошлось, фрицев же отодвинули метров на триста. Но если лейтенанту Губареву так спокойнее, то и пусть. Мины денег стоят, но жизни бойцов неизмеримо дороже. Опасность возможно присутствующего напряжения пехотинцы преодолели просто. Ударили из пулемёта по вершине одного из столбов, разбили нахрен изоляторы. Провода упали, тот, что не оборвался, перерубили топором.
— Хватит? — бойцы, обеспечившие нас, смотрят выжидающе.
— Даже с запасом.
Пока тихо, вместе со связистами и приданными Губаревым красноармейцами сооружаем воздушку. Можно вздохнуть с облегчением, рация и связисты в
Насколько я был прав, пришлось узнать на следующий день.
12 сентября, пятница, местное время 14:35.
П. Гусиная пристань, Семипалатинская область. Школа, кабинет директора.
— Товарищ Дроздов, как вы могли допустить такое? — на директора школы смотрят непримиримые стальные глаза молодого инструктора райкома ВКП(б).
— Товарищ Панкратов, что же я мог сделать? Запретить детям совсем говорить о войне? И каким образом? — разводит руками Павел Петрович.
Светлана Ивановна, классная руководительница пятого класса, где учится Адочка, тихо говорит:
— Честно говоря, моя вина. На моём уроке всё было…
В кабинете четверо. Самый важный, товарищ Воронцов, второй секретарь райкома и начальник военного отдела пока не вмешивается. Истинный брюнет, оправдывающий свою фамилию густой бескомпромиссно чёрной шевелюрой, к которой прилагались густые брови. Усов и бороды товарищ Воронцов не носил, иначе с чёрным цветом в его облике был бы перебор.
— С вами, товарищ Полякова, мы ещё поговорим, — холодно отвечает инструктор, — но за всё, что происходит в школе, отвечает в первую голову директор.
— Конечно, — соглашается директор, — но давайте разберёмся, что, собственно говоря, произошло?
— И что, по-вашему, случилось? — Холодность из голоса товарища Панкратова не исчезает.
— Во-первых, Ада Павлова сказала правду. Никаких сомнений у меня нет.
— И что? — Инструктор сверлит директора глазами.
— Ну, как что? — Павел Петрович избегает смотреть на инструктора прямо. — Ещё Ленин говорил, что народу надо говорить правду.
Товарищ Панкратор поджимает губы. Подыскивает ответ. Его выручает старший товарищ, и холодности в его голосе нет.
— Всё правильно. Ленин именно так и говорил. Но он говорил это в дореволюционное время, когда рабочий класс был опутан сетью буржуазной лжи. А в наше время… вот что сейчас могут подумать простые люди? Газета «Правда» писала, что воевать будем на чужой территории и малой кровью. И что теперь получается? Наша главная газета врала нам? Всему народу?
У директора холодеет в желудке, инструктор смотрит с торжеством охотника, поймавшего увёртливую дичь.
— Ну… — мнётся растерянный директор, — я не могу отвечать за газету «Правда». И другие газеты.
Павел Петрович не вчера родился, и с того самого дня к этому неизбежному разговору готовился. Всего не предусмотришь, но всё-таки, если дать любому человеку время, он может хотя бы попытаться соломки подстелить.
— Вы не увиливайте, — усиливает нажим инструктор, — наврала газета «Правда» советскому народу, по-вашему?
— Почему же наврала? — Павел Петрович кое-как приходит в себя, в отличие от съёжившейся Светланы Ивановны.