Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву

Хасбулатов Руслан Имранович

Дело еще и в том, что накануне начала выборов на съезде у нас Ельциным, по его инициативе, состоялся большой разговор на эту тему. Я ему сказал, что устал от работы в Верховном Совете, я привык работать с ним, Ельциным. Я предложил ему: давайте подумаем, кого нам следует рекомендовать на эту высшую парламентскую должность. Ельцин настаивал именно на моей кандидатуре, говорил, что у Верховного Совета должен быть опытный, твердый и грамотный лидер.

«Лучше вас, Руслан Имранович, кандидатуры нет. Я вас очень прошу согласиться. Даю слово — будем работать вместе — так, как и работали ранее, согласовывать с вами все основные свои решения…» — говорил Ельцин.

Я нехотя согласился. Но в ходе многодневных дебатов на съезде Ельцин эту свою позицию никак не обнаружил. Откровенно говоря, если бы не было такой предварительной с ним беседы и настоятельной его просьбы, я заявил бы самоотвод — мое самолюбие сильно пострадало. Все эти полтора года я буквально «тянул» всю работу Верховного Совета, занимался сложными отношениями с высшими органами союзной власти, сглаживал противоречия между ними и Ельциным и спасал его от гнева Кремля, контролировал ситуацию в провинциях, создавал условия для его победы президентских выборах — и такая неблагодарность! Тогда, при зрелом размышлении, в создавшейся обстановке, при двусмысленном бездействии Ельцина, я просто разозлился. И полагал, что у меня достаточно своих собственных возможностей, чтобы добиться успеха на осеннем раунде V съезда. Так я и остался с приставкой «исполняющий обязанности» Председателя Верховного Совета России до октябрьского раунда V съезда.

Первые трещины в «каркасе» СССР

Первые признаки серьезной болезни Советской империи проявились вместе с Карабахом, а также массовыми беспорядками в Узбекистане, когда начались кровавые расправы с турками-месхетинцами. Этот небольшой народ подвергся сталинской депортации и поголовно был выселен из Грузии в Узбекистан в военное время. Непростительная слабость Кремля заключалась в том, что, поддавшись давлению узбекских властей, эти несчастные люди — и тоже поголовно — были переселены в Краснодарский край — уже в наши дни. Отсюда, на мой взгляд, истоки необычайно быстрого развития процессов политического сепаратизма. В 1989 г. началась война между Арменией и Азербайджаном. Нагорный Карабах — небольшой анклав, населенный практически армянами, находится чуть ли не в центре Армении, но исторически является частью Азербайджана. Власти этой области потребовали присоединения к Армении, Азербайджан возмутился, назвав эти требования попыткой аннексии ее территории. Сильное государство, естественно, быстро навело бы порядок (например, как навели порядок федеральные власти Канады в 1971 г. в Монреале). Но похоже, «сильного государства» уже не было ко времени начала карабахского кризиса — поэтому и начался этот конфликт. В силу отсутствия этого сильного государства в «зону конфликта» были направлены не войска в достаточном количестве во главе с жестким генералом, знающим язык войны, а многоопытный партийный функционер Аркадий Вольский. За три месяца его пребывания первоначальный конфликт перерос в полноценную войну, погибли тысячи мирных людей. Из Баку, этого издавна интернационального города, и других городов Азербайджана оказались изгнаны армяне, которые в соседстве с азербайджанцами и другими мирно проживали здесь несколько столетий (как и их предки). Из Армении и Карабаха бежали азербайджанцы. «Тбилисский синдром», когда введенные в столицу республики войска расправлялись саперными лопатами с демонстрантами, стал мощным фактором обособления Грузии от СССР. Ее высшее руководство в лице Звиада Гамсахурдиа объявило о политическом суверенитете Грузии, «вернуло» Конституцию 1918 г. И, соответственно, «отменило» автономии Абхазии, Аджарии и Южной Осетии.

Обстановка здесь стремительно осложняется, движется к войне. Обострились отношения Кишинева с Приднестровьем и гагаузами — они также требуют автономии, выступают против тенденции сближения Кишинева с Румынией и попытками правящих кругов выйти из СССР. Прибалтика после событий в Вильнюсе заняла твердую ориентацию на полный суверенитет и выход из СССР. Нужен всего лишь повод.

Все это является реальной прелюдией к полному распаду СССР. Но, странное дело, здесь, в Москве, не ощущается особой тревоги по ситуации в стране — даже в государственно-политических кругах. Горбачев занят подготовкой «нового Союзного договора», к которому скоро некому будет присоединиться. А мы, российские руководители (преимущественно Ельцин и я), занимаемся препирательством с кремлевскими чиновниками по вопросу «чья экономическая программа реформ лучше — российская или союзная». А между тем процессы распада быстро втягивают в себя и Российскую Федерацию. Одна за другой наши автономии объявляют себя «суверенными», к ним «подтягиваются» области и края; получили жизнь такие названия «будущих республик»: Сибирская, Дальневосточная, Уральская, Санкт-Петербургская и т. д. и т. п. И все наши субъекты России требуют одного — больше полномочий, больше финансирования, меньше контроля за действиями местных руководителей — бывших партийных бонз. Часто они сами инспирируют демонстрации и выступления местного плебса с требованиями к Москве «независимости от векового угнетения». Именно так происходит обострение, к примеру, отношений между осетинами и ингушами — с подачи «местных вождей». Результат очевиден — грядущий конфликт сделает невозможным мирное проживание недавних соседей в селах и городах Осетии и Ингушетии. Спорят-то о чем? Предмет спора ничтожен — некий район, который когда-то входил в одну республику, а теперь — в другую. А что — жизнь конкретных людей, их семей станет мгновенно счастливой, если они вдруг в паспорте получат запись, что они отныне проживают в пределах «другой» республики? Там, в «своей» республике, начальники их осыпят золотом, будут поить верблюжьим молоком, подадут к крыльцу новеньких домов роскошные автомобили?! Иллюзии, иллюзии.

Ослепленные ложной страстью и несбыточными мечтами, захмелевшие от вдруг свалившейся возможности крушить все и вся совершенно безнаказанно, люди не хотят думать, разумно мыслить. И более того, эта самая разумная мысль приводит их в ярость, поскольку она возвращает их в реальность, от которой они хотят избавиться. Но гнев не может иметь абстрактный характер — он находит своего конкретного адресата — якобы виновного — «другой крови», «другой веры», «других традиций». Еще вчера все были «своими», сегодня — нет, они — «чужие». Начинается бойня. Стражи порядка разбегаются. Если было бы государство — разбежавшихся стражей порядка жестоко наказали бы. Другие в аналогичных случаях не разбежались бы, а навели порядок. В умирающем государстве «толпа» устанавливает не только «свой закон», но и «закон» для государства. Толпа узбекского базара, добившись признания своего «закона» государственным законом СССР, вполне «законно» изгнала турков-месхетинцев из Узбекистана. Толпа, развязав войну в Карабахе, добилась «своего независимого» государства. Есть огромная разница между «толпой» и «народом». Народ безмолвствует, когда государство умирает; толпа беснуется. Это, похоже, извечный закон, свойственный стадии разложения государства.

Союзное государство тихо умирает. Но мы слишком тесно связаны с неразумной политикой Кремля в общесоюзных делах и имеем мало возможностей влиять на стремительное осложнение обстановки в стране. Мои неоднократные попытки серьезно обсудить эти вопросы с Горбачевым не имели успеха — он отделывается беглыми замечаниями, считает, что «все идет не так плохо, как полагаете вы с Ельциным». Лукьянов ссылается на Горбачева, Павлов какой-то запуганный, молчит, с трудом от него можно выколотить одну-две малозначащие фразы. В целом в обществе, похоже, развиваются тенденции, свойственные крупным многонациональным государствам-империям на стадии их заката — разложения и распада…. И это в то время, как весь мир находится в интеграционном движении, происходит экономическая и культурная интеграция, процессы транснационализации объединяют мир, глобализация мощно подталкивает объединительные тенденции. Обратные, дезинтеграционные процессы — в СССР и на Балканах. Трудно отделаться от впечатления, что они направляются могущественной режиссерской рукой.

КНИГА 2

ОПЕРАЦИЯ «ГРОМ». ПРЕЛЮДИЯ К ПАДЕНИЮ СССР

Глава 1

КГБ СССР — ОРГАНИЗАТОР ГОСУДАРСТВЕННОГО ПЕРЕВОРОТА

Когда сформировался заговор?

Горбачев на своей пресс-конференции после возвращения из «крымского заточения» назвал дату и час начала государственного переворота, это — 18 августа, 17 часов 40 минут. Именно в это время к нему явилась группа заговорщиков с требованиями передачи власти вице-президенту Геннадию Янаеву.

Это, конечно, не совсем так — заговор был оформлен значительно ранее, а его механизмы приведены в действие немедленно после отбытия Горбачева в Крым, его летнюю резиденцию в Форосе. Но это была уже активная фаза заговора.

О том, что путч готовился заранее, — с периода неудачной попытки свергнуть Ельцина в феврале 1991 г. (инициатива «шестерки») и что руководство КГБ разрабатывало свои планы предельно тщательно, свидетельствует приказ председателя КГБ № 0036 от 19 марта 1991 г. (буквально за несколько дней до съезда народных депутатов России) — о переводе Управления комитета госбезопасности Москвы и Московской области в подчинение центральному аппарату КГБ. Наш российский КГБ, созданный в начале 1991 г., к началу путча так и не приступил к работе. Его руководство не смогло добиться у Крючкова штатного расписания для КГБ России, хотя Крючков обещал это лично Ельцину. А я был назначен даже членом «комиссии по разграничению полномочий между КГБ СССР и КГБ РСФСР». Председатель КГБ СССР выделил всего 20 штатных должностей, на которые были набраны машинистки, секретарши, хозяйственники. Все рапорты сотрудников центрального аппарата КГБ, которые изъявили желание перейти на работу в российский КГБ, оставались без ответа, либо им предлагалось «подождать». В результате российский КГБ бездействовал полгода, точнее, его не было. И кто знает, может быть, в этом тоже одна из причин, почему стал возможен этот путч. КГБ СССР\ приняв деятельное участие в заговоре против Президента СССР Горбачева, объективно способствовал развалу СССР. В этом его историческая вина.

Заговорщики превосходно понимали, что в такой обстановке, когда «люди ГКЧП», по сути, и являются реальной властью в стране, для полного изменения всей политики Кремля (а для этого и был осуществлен этот переворот) необходимо установление абсолютного контроля над столицей — Москвой. Но для этого надо было прежде всего сокрушить Верховный Совет России и президента Ельцина.

Верховный Совет России во главе с Хасбулатовым и президент Ельцин (это правильно понимали в ГКЧП) — реальная сила в Москве, их нейтрализация поэтому рассматривалась в качестве первоочередной задачи. Однако они отдавали отчет, что грубые силовые методы ныне, в августе 1991 г., могут сильнейшим образом дискредитировать новую власть, в том числе в сфере международных отношений. Так что они не были слабыми и безвольными, как будет писать позже о ГКЧП столичная пресса. Путчисты действовали далеко не глупо, а хладнокровно и расчетливо, о чем свидетельствовали многочисленные организованные (системные) мероприятия. Устрашающее воздействие через массированное введение в Москву армейских подразделений — это основа их плана. Следующий этап — принуждение к отставке Ельцина и Хасбулатова.

Таковы были общие установки плана по захвату власти ГКЧП, или, точнее, по внутреннему перераспределению власти в СССР, когда ее реальным обладателем становилась хунта — члены ГКЧП, в основном связка: Янаев — Крючков — Павлов.

Заговорщики: Крючков, Грушко и др.

Вдохновителем заговорщиков, выступивших против подписания Союзного договора, намеченного на 20 августа, было высшее руководство КГБ СССР, и прежде всего глава этого ведомства Крючков. Первые конкретные действия в деле подготовки заговора были предприняты еще в декабре