Полураспад СССР. Как развалили сверхдержаву
Шрифт:
Четвертое. ГКЧП немедленно отменяет все ограничения на деятельность российских средств массовой информации.
Пятое. Отменить действия чрезвычайного положения на всей территории России.
Шестое. Немедленно восстановить все виды связи для нормального функционирования российского руководства.
Седьмое. Не препятствовать народным депутатам России, которые прибывают в Москву для участия в работе Чрезвычайной сессии Верховного Совета (21 августа, утром).
Восьмое. Начать согласованный (с руководством России) вывод армейских и иных воинских подразделений из Москвы (и других городов) в места их постоянного пребывания.
Девятое. Созвать Чрезвычайную
Десятое. Распустить незаконно созданный Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР и отменить все его постановления и распоряжения.
Такими были наши «предложения», изложенные в «документе». Первые три пункта, связанные с президентом Горбачевым, бесспорно, были необычайно сильными в политико-психологическом плане, которые подчеркивали стремление российских руководителей, имевших сложные отношения с Горбачевым, решительно занявших позицию защиты принципа законности и Конституции страны. Они способствовали массовой поддержке нашей позиции — поэтому я настоял на таком расположении этих пунктов в «документе», хотя Ельцин и его соратники (кроме Силаева) пытались обойтись без упоминания имени Горбачева.
Таким получился разработанный нами «документ» — мы его подписали — Ельцин, я и Силаев. После этого все поднялись. Ельцин сказал: «С Богом!» Мы вышли из его кабинета, спустились на первый этаж и шагнули на заполненную народом улицу.
И вот в 9.30 мы — я и Руцкой — в одной машине, Силаев — в другой — выехали из Белого дома, поехали по Калининскому проспекту. Плотной стеной стояли люди, мы медленно продвигались вперед. Узнавая, они приветствовали нас, многие кричали: «Не идите в Кремль — вас арестуют, убьют!»
Беспрепятственно въехали в Кремль, остановились у здания Кремлевского дворца съездов. Нас встретили, повели наверх, в кабинет Лукьянова.
Председатель Верховного Совета СССР нас встретил довольно радушно. Сели за рабочий стол. Хозяин заказал всем кофе. Начал разговор Лукьянов — он сразу же затронул вопрос о своей полной непричастности к ГКЧП, о том, что его вызвали телеграммой из отпуска 18-го и т. д. Я прервал его, сказав, что, учитывая его непричастность к хунте, мы и решили встретиться именно с ним, и только с ним. И для начала нашей беседы — хорошо бы ему ознакомиться с текстом документа, который намерены ему вручить для ознакомления.
Силаев немедленно достал из папки наш «документ» и передал Лукьянову. Председатель Верховного Совета СССР стал внимательно читать его. Читал основательно. Мы напряженно ждали…
Дошел до десятого пункта: «Распустить незаконно созданный Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР и отменить все его постановления и распоряжения». Лукьянов здесь уже откровенно возмутился.
Лукьянов. Руслан ИмрановичI Ваши требования — это ультиматум!(Это он понял сразу!) Вы вчера мне говорили о том, что предложите какую-то приемлемую для «них» базу для переговоров. Я, хотя никакого отношения к ним не имею, сумел их, с большим трудом, убедить не предпринимать ничего опасного прошлой ночью, сдержать воинственных генералов от «акций». А теперь вы предлагаете «сдаться»! Как это я смогу обеспечить? Это — немыслимо! При этом вы, Руслан Имранович, не принимаете во внимание, что я не имею отношения к этому пресловутому «государственному комитету по чрезвычайному положению». Его глава — и.о. президента Геннадий Янаев. Я даже не знаю, как они могут поступить со мной!
Я. Анатолий Иванович! Ни в коем случае
Силаев. Анатолий Иванович, вам надо переговорить с Янаевым решительно. Начнет работать Верховный Совет России, а затем и СССР, они потребуют объяснений. Представьте себе, придет на это заседание наш председатель, Руслан Имранович, расскажет о нашей беседе. Вы хорошо себе представляете все, что дальше произойдет? Давайте говорить прямо — «план по перевороту» не удался, во всяком случае так, как он был задуман. Теперь нам всем надо «выкручиваться», «выходить из ситуации» с наименьшими издержками. Мы предлагаем выход из создавшейся ситуации.
Силаев был убедителен, он произвел впечатление.
«Но с такими требованиями «они» не согласятся. О роспуске «госкомитета» не стоит и говорить», — отрезал Лукьянов. Он был основательно потрясен, видимо, не ожидал от нас таких требований, которые фактически были действительно ультиматумом.
Я. Анатолий Иванович, — вот документ, перед вами, прочитайте его еще раз внимательно, потом обсудим, — сказал я в ответ на его реакцию.
Лукьянов стал еще раз внимательно читать. Руцкой мешал ему сосредоточиться, все время затевая какие-то споры, мы с Силаевым пытались каким-то образом заставить его замолчать. Это нам удалось, хотя и с трудом.
— Это ультиматум! — повторил Лукьянов с какой-то горечью, дочитав документ и выслушав мои пояснения.
— Нет, разумеется, — заметил я, — это определенная база для переговоров. Нам хотелось бы, чтобы вы, Анатолий Иванович, представили всю ситуацию в реальности А она требует решения этих вопросов, изложенных в «Документе, — так пытался я сгладить наше ультимативное требование.
Я напомнил, что в своем телевизионном выступлении 19 августа вечером он, Лукьянов, сказал, что якобы «Горбачев в курсе всех событий и даже одобрительно к ним относится», — и задал вопрос: «Так ли это? У нас большие сомнения в правдивости такого толкования позиции Горбачева
Лукьянов настаивал на правдивости своей версии. Уверял, что «Горбачев — в курсе событий».
Интересно и то, что Лукьянов вскользь заметил, что виновны в государственном перевороте сами российские власти, якобы создавшие ситуацию, которую, как представили высшие чины КГБ, МВД и Армии, можно решить лишь с помощью режима «чрезвычайного положения— «Так говорят люди ГКЧП», — поспешно добавил он. И даже обвинил Ельцина в болезни Горбачева — будто бы после резкого разговора, который навязал Ельцин Горбачеву накануне отпуска, последнему стало плохо. Это было неправдой — Ельцин никакого скандала Горбачеву не мог «закатить» по одной простой причине — он побаивался Горбачева, предпочитал не встречаться с ним (по возможности) и избегал серьезных разговоров по ответственным вопросам политики.
— Когда это было? — изумился я. — Я ничего не знаю о их встрече.
— Перед самым летним отпуском, — пояснил Лукьянов, — речь шла о Союзном договоре — Ельцин отказался его подписать, и Горбачев очень расстроился, и это повлияло на его болезнь. Говорю это с горечью, потому что я дружу с Горбачевым 30 лет, — сказал Лукьянов, к полному моему изумлению. Это уже была неправда — мы с Ельциным, после длительного обсуждения проекта договора, решили поддержать этот проект Горбачева, хотя и с оговорками. И это наше решение мы оформили через постановление Верховного Совета по Союзному договору, — о чем указывал в начале предыдущей главы книги.