Полвека любви
Шрифт:
Утром Лида пришла в милицию, ее сразу, минуя очередь, пропустили к Грибкову.
— Вот ваш паспорт, — сказал он, — а вот что я сделаю, чтобы вы не вводили нас в заблуждение.
С этими словами Грибков жирным красным крестом перечеркнул все штампы прописки.
— За что вы меня преследуете? — сдерживая слезы, спросила Лида. — По какому праву? Я учусь на историческом, я знаю нашу конституцию, где там статья, которая мне запрещает жить в моем родном городе?
— Конституция! — усмехнулся Грибков. — Кроме конституции, есть правила и инструкции. — Он взял со стола и показал Лиде книгу в красном переплете с золотым тиснением «Правила прописки». — Видите? Гриф «секретно». Мы действуем по правилам. И перестаньте хлопотать. Все равно все ваши заявления приходят ко мне. У меня их уже полный шкаф. Вы обязаны выехать из Баку.
— Но мне некуда ехать…
— Езжайте в Орджоникидзе. Я вам выпишу пропуск. Там вас пропишут, это мой родной город.
Накануне ее отъезда (это было в середине мая) пришло мое покаянное письмо. Лида плакала над ним. Она отправила мне телеграмму: «Прощаю тчк пиши Орджоникидзе до востребования».
Никого в Орджоникидзе Лида не знала, и никто ее там не ждал. В Баку родители ее школьного товарища дали письмо к своим орджоникидзевским друзьям с просьбой приютить Лиду на первое время, пока она не устроится на работу. Эти люди приняли свалившуюся им на голову бакинку без особого восторга. Но кров предоставили. Кров и кушетку в проходной комнате.
Лида сдала в милицию паспорт и прочие документы и стала наводить справки насчет работы. Но через неделю она получила из милиции ответ: «В прописке отказано». Да уж, вряд ли мог понравиться здешнему Грибкову паспорт с устрашающим красным крестом на прописках.
Она шла по улицам чужого города и плакала. Прохожие с сочувствием поглядывали. Кто-то из военных заговаривал, спрашивал, можно ли помочь. Лиде вдруг пришло в голову: вот бы выйти замуж за генерала, приехать с ним в Баку и чтоб генерал поставил Грибкова по стойке «смирно» и потребовал извиниться перед ней, Лидой, за гонения, за мучения…
В Баку она приехала в сильный норд. Ветер с воем гнал по улицам апшеронский песок. Всполошившаяся тетя Фира накормила изголодавшуюся племянницу.
— Что же мы теперь будем делать?
— Не знаю, — сказала Лида. Помолчала и добавила: — Буду сдавать экзамены.
Позвонила подруге, узнала, что завтра экзамен по историографии, принимает профессор Фридолин — ой, не бойся, он добрый старичок, наболтаешь ему что-нибудь…
Всю ночь Лида читала чужой конспект. Утром секретарша на факультете быстренько записала ее в экзаменационный список и посоветовала не попадаться на глаза декану. Подруги пропустили на экзамен без очереди — и Лида предстала перед седеньким профессором. Тот удивился:
— Что-то я не видел вас на своих лекциях.
Узнав, что Лида училась в Ленинграде, Фридолин, бывший петербуржец, видимо, расположился к ней. Предложил вопрос: «Взгляды французских энциклопедистов на происхождение французской монархии».
Боже, как далеко все это было от войны, от действительности, от капитана Грибкова…
В конспекте о взглядах энциклопедистов на происхождение монархии ничего не было. Но общие их взгляды и деятельность были Лиде известны. Стала бойко отвечать. А когда заговорила о Дидро, профессор восхитился:
— О, вы читали «Племянника Рамо»? Вот что значит ленинградский уровень.
И выставил ей в зачетке «отлично».
Вышла, радостно оживленная. И увидела испуганное лицо декана.
— Листенгартен, немедленно идите в спецотдел.
А в спецотделе ее ожидал молодой черноусый милиционер.
— Идем. Капитан Грибков приказал вас привести.
Лида скользнула взглядом по замкнутому лицу начальницы спецотдела. И молча вышла.
По Коммунистической улице шел, притормаживая на крутом спуске, трамвай.
— Побежим? — предложил милиционер.
— Побежим! — Лида ощутила странное чувство — как бы поднимающуюся волну веселой злости.
Они догнали трамвай, впервые в жизни Лида вскочила на ходу. Посланец Грибкова вежливо поддержал ее и тоже прыгнул на заднюю площадку. Доехали до Шемахинки, и уже через десять минут Лиду провели в кабинет Грибкова. Она вошла со звонким «Здравствуйте!». У Грибкова были белые от бешенства глаза.
— Вы не уехали, вы нас обманули!
— Нет, это вы меня обманули! — выкрикнула Лида в ненавистное лицо. — В вашем родном городе и не подумали меня прописать. Там тоже фронт! — Кинула ему на стол проездные документы, бумагу с резолюцией «отказать». — Вы даже свое дело не умеете делать!
— Тихо, тихо! — поморщился Грибков, просматривая бумаги.
Но та волна злости, отчаяния несла Лиду дальше. Никогда она, скорее робкая, чем бесстрашная, не обвиняла так, никогда с такой свободой и легкостью не срывались с языка резкие и верные слова:
— Вы что, думаете, я богачка разъезжать по вашей милости? У меня ни денег нет, ни даже хлебной карточки! По какому праву вы меня выгоняете из моего города?
— Не кричите! Я уже говорил вам: здесь фронт…
— Здесь тыл, а не фронт! Фронт был в Ленинграде! А вы сидите в глубоком тылу и кушаете рисовую кашку, я видела, как вам приносили…
— Прекратите!
— Рисовую кашку на молоке — вы, еще молодой, сидя в тылу, в то время как в Ленинграде дети умирали от голода!
— Замолчите, говорю вам! — Грибков стукнул кулаком по столу. — На днях я еду в командировку в Орджоникидзе, вы поедете со мной, я сам пропишу вас…
— Никуда я с вами не поеду! И знайте, если вы не дадите мне сдать экзамены, я так запрячусь, что вы со всеми вашими ищейками не найдете!
Грибков хмуро смотрел на Лиду. Кажется, он был озадачен. Спросил:
— Сколько вам надо на сдачу экзаменов?
— Месяц!
— Посидите тут, я схожу к генералу.
— Аксенов уже успел стать генералом? Ну да, тут же фронт…
Грибков вышел из кабинета. Его помощник, нагловатый лейтенант, помалкивавший в углу, встал и подошел к Лиде.
— Ай-ай-ай! — сказал он с победительной усмешкой. — Ваш дядя доктор Листенгартен такой уважаемый человек, а вы…
Один из Лидиных дядей был известным в городе врачом-венерологом.
— Понятно, — отрезала Лида, — понятно, почему вы знакомы с моим дядей.