Полвойны
Шрифт:
Когда снова раздался голос, в нем уже вовсе не было вызова.
— Вы Отец Ярви.
— Это я, и со мной Мать Скаер из Ванстерланда.
— Меня зовут Утнир. Меня выбрали, чтобы говорить от имени народа Скекенхауса.
— Приветствую тебя, Утнир. Надеюсь, мы сможем спасти несколько жизней. Где Праматерь Вексен?
— Она заперлась в Башне Министерства.
— А Верховный Король?
— Его никто не видел с тех пор, как пришли новости о поражении у Оплота Байла.
— Каждая победа – это чье-то поражение, – пробормотал Колл.
— И каждый герой – для кого-то злодей, – сказал Ральф.
— Ваши вожди вас покинули! – закричала Мать Скаер.
— Вам тоже лучше их оставить, – сказал Отец Ярви, – прежде чем они не утащили за собой весь Скекенхаус через Последнюю Дверь.
Последовала еще одна пауза, затем послышалось бормотание голосов наверху, хлестнул холодный ветер и захлопал длинными знаменами по эльфийским стенам.
— Ходит слух, что вы заключили союз с шендами, – донесся голос Утнира.
— Так и есть. Я старый друг их верховной жрицы, Свидур. Если будете сопротивляться, то я отдам город ей, и когда он падет, горожан прирежут или сделают рабами.
— Мы не участвовали в войне! Мы вам не враги!
— Тогда докажите, что вы друзья, и поучаствуйте в мире.
— Мы слышали, вы говорили прекрасные слова Светлому Иллингу. Отчего нам верить вам?
— Светлый Иллинг был бешеным псом, поклонявшимся Смерти. Он убил короля Финна и его министра. Он сжег женщин и детей в Торлби. Над его смертью я не лью слез и не испытываю сожалений. – Отец Ярви поднял иссохшую руку, его голос был тверд, а лицо открыто. – Но я министр и выступаю за Отца Мира. Если хотите идти по его стопам, то знайте, я с вами. Откройте нам врата, и клянусь клятвой солнца и клятвой луны, я сделаю все, что смогу, чтобы защитить жизни и собственность народа Скекенхауса.
После всей пролитой крови Колл был, наконец, горд видеть, как его наставник превращает кулак в раскрытую ладонь. Сверху донеслось бормотание, но в конце концов Утнир казался довольным. Или, по крайней мере, довольным, что у него нет выбора.
— Хорошо! Мы отдадим ключи от города в руки ваших людей!
— История вас отблагодарит! – крикнул Отец Ярви.
Колл понял, что задержал дыхание, и выдохнул, надув щеки. Мать Скаер поворчала и запахнула плащ. Досдувой, ухмыляясь, наклонился к Коллу.
— Я же говорил, что этот голубь отведет стрелы.
— Думаю, сегодня нашим щитом были слова Отца Ярви, – ответил он.
Сам министр уже говорил Ральфу:
— Собери лучших людей и принимай командование воротами.
— Не много у меня людей осталось, – сказал Ральф. – Некоторые из тех, кто были с нами на Южном Ветре, заболели.
— Те, которые гребли в Строком? – пробормотал Колл.
Отец Ярви его проигнорировал.
— Бери тех, что есть, и проследи, чтобы защитники были обезоружены. Мне нужна хорошая дисциплина и хорошее обращение ко всем.
— Да, Отец Ярви, – сказал старый кормчий, и повернулся, чтобы подозвать людей своей широкой рукой.
— А потом отдай город шендам.
Ральф выпучил на него глаза.
— Точно?
— Они требуют возмездия за набеги Верховного Короля против них. Я дал Свидур свое слово, что она первой получит город. Но пусть Колючка Бату и Гром-гил-Горм тоже получат свои куски. Это меньшее зло.
— Но вы же поклялись, – пробормотал Колл, когда Ральф отошел, чтобы отдать приказы, покачивая лысой головой.
— Я поклялся сделать все, что смогу. Я не могу поделать ничего.
— Но эти люди...
Ярви схватил Колла иссохшей рукой за рубашку.
— Эти люди возражали, когда горел Йельтофт? – прорычал он. – Или Торлби? Когда убивали короля Финна? Или Бренда? Нет. Они радостно приветствовали Светлого Иллинга. А теперь пусть заплатят цену. – Он мягко расправил рубашку Колла и отпустил его. – Помни. Власть означает, что одно плечо всегда в тени.
Последняя капля
Отец Ярви, быть может, и сказал, чтоб никаких пожаров, но что-то где-то все равно горело.
Дым затуманивал день на улицах Скекенхауса, превращая его в тусклые сумерки. Он царапал горло Рэйта. Каждый вздох давался с усилием. Во мгле двигались фигуры. Бегущие фигуры. Грабители или те, кого грабили.
Удивительно, как запахи могут навевать такие яркие воспоминания. Вонь пожаров снова перенесла Рэйта назад в ту деревню на границе Ванстерланда и Гетланда. Халлеби, вроде так она называлась? Та, которую они сожгли просто так, а Рэйт утопил человека в свиной лохани. Тогда казалось, что это здо́рово. Потом он хвастался, и Гром-гил-Горм смеялся вместе с воинами, которые называли Рэйта мелким злобным ублюдком, и улыбался оттого, что у него на поводке такой злющий пес.
А теперь у Рэйта во рту горчило от страха, сердце стучало в больной голове, а ладонь на рукояти топора стала липкой. Он вздрогнул от недалекого грохота и крутанулся, напряженно вглядываясь во мрак – раздался долгий крик, больше похожий на вопль животного, чем человека.
Может, надо было благодарить Мать Войну, что он на стороне победителей. Разве не это он говорил своему брату, когда Ракки качал головой, глядя на пепел? Но если и была правая сторона, то сложно было представить на ней команду убийц Колючки Бату.
Толпа, к которой он примкнул, оказалась весьма злобной: глаза их горели как у лисиц, они воняли как волки, выглядели как оборванцы, но их оружие сияло от тщательного ухода. Большинство было гетландцами, но Колючка принимала любого, кто хотел свести счеты, и никто не тревожился о том, как они до этого докатились. Рэйт даже не знал имен большинства из них. Они были никем друг другу, связанные лишь ненавистью. Люди, потерявшие семьи или друзей. Люди, потерявшие себя, и им не оставалось ничего, кроме как забирать у других то, что забрали у них.