Поля крови. Религия и история насилия
Шрифт:
В начале правления Лю Бан поручил конфуцианским ритуалистам (жу) разработать придворный ритуал. Они выполнили поручение, и император воскликнул при виде результата: «Теперь я вижу, как благородно быть сыном Неба!» {416} Мало-помалу жу обрели вес при дворе, и по мере того, как забывалась циньская травма, возрастало желание иметь более надежное нравственное руководство {417} . В 136 г. до н. э. придворный ученый Дун Чжун-Шу (179–104 гг. до н. э.) высказал императору У-ди (140–87 гг. до н. э.) такую идею: конкурирующих школ слишком много, лучше сделать официальным государственным учением шесть классических конфуцианских текстов. Император согласился. Конфуцианство поддерживало семью, его акцент на историю культуры укреплял национальную идентичность, а государственное образование позволяло создать элиту в противовес старой аристократии. Однако У-ди не повторил ошибки Первого императора. Сектантской узости в Китайской империи не будет: китайцы будут признавать свои плюсы во всех школах, считая их взаимодополняющими. Значит, при всей диаметральной противоположности легистов и конфуцианцев
416
Сыма Цянь. Исторические записки, 8.1, in Fung Yu-lan, Short History, p. 215
417
Fung Yu-lan, Short History, pp. 205–16; Graham, Disputers of the Tao, pp. 313–77; Schwartz, World of Thought, pp. 383–406
В 124 г. до н. э. У-ди основал Императорскую академию, и впоследствии более 2000 лет всех китайских чиновников будут учить преимущественно конфуцианской идеологии, представлявшей правителей как сынов Неба с нравственной харизмой. Это давало режиму духовную легитимность и стало этосом гражданской администрации. Однако, как и во всех аграрных государствах, династия Хань контролировала империю путем системного и военного насилия: эксплуатировала крестьян, казнила мятежников и завоевывала новые земли. Императоры опирались на армию, а начальники завоеванных областей быстро экспроприировали земли, низлагали феодалов и захватывали от 50 % до 100 % крестьянского излишка. Как и любой правитель до Нового времени, император подавал себя как исключительную персону, единственного человека, к которому обычные законы неприменимы. А потому он в любой момент мог казнить кого угодно, и никто не осмеливался возражать. Такие иррациональные и спонтанные акты насилия были важной частью мистической ауры, которая удерживала в узде подданных {418} .
418
Fairbank and Goldman, China, pp. 67–71
Пока император и военные жили «экстраординарным», конфуцианцы разрабатывали четкую и отлаженную ортодоксию вэнь – гражданского порядка, основанного на благожелательности («жэнь»), культуре и разумном убеждении. Они выполняли бесценную задачу, убеждая народ, что император печется о его интересах. Они не были лакеями – наоборот, многих жу казнили за слишком настойчивые напоминания императору о нравственном долге, – однако ограниченные возможности все-таки имели. Когда Дун Чжун-Шу возразил, что узурпация земли грозит великой нищетой, император У-ди с виду согласился, но затем Дуну пришлось пойти на компромисс, удовольствовавшись умеренным ограничением землепользования {419} . Вообще, если чиновники и бюрократы стояли на позициях конфуцианства, сами правители предпочитали легистов, которые презирали конфуцианцев как непрактичных идеалистов. Точку зрения легистов можно выразить словами циньского царя Чжао: «От жу нет толка в управлении государством».
419
Joseph R. Levenson and Franz Schurman, China: An Interpretive History – from the Beginnings to the Fall of Han (Berkeley, Los Angeles and London, 1969), p. 94
В 81 г. до н. э. в ходе споров о казенных монополиях на соль и железо легисты заявляли, что бесконтрольное «свободное предпри– нимательство», защищаемое «жу», глубоко непрактично {420} . А конфуцианцы – лишь жалкие неудачники:
Ныне рекомендованные [знатоки писаний] говорят «есть» про то, чего нет, говорят «полное» про то, что пусто, [одеты в] холщовую одежду и дырявые туфли, погружены в глубокую задумчивость и ходят медленной походкой, как будто что-то потеряли; это [не только] не [те] ученые, которые совершают подвиг и устанавливают себе славную репутацию, но они также еще не избавились от обычаев заурядных и вульгарных [людей] нашего века {421} .
420
De Bary, Trouble with Confucianism, pp. 48–49
421
Янь те лунь, 19. см.: английский перевод в: De Bary and Bloom, Sources of Chinese Tradition, p. 223. [Перевод Ю. Л. Кроля. Цит. по: Хуань Куань, Спор о соли и железе (Янь те лунь). Т. II. – М.: Восточная литература, 2001. – Прим. пер.]
Стало быть, «жу» оставалось лишь свидетельствовать об альтернативном устройстве общества. Слово «жу» этимологически связано со словом «жуо» (мягкий), но некоторые современные ученые пытаются доказать, что оно означало «слабак» и впервые было использовано в VI в. до н. э. для описания обедневших ши, которые влачили жалкое существование, зарабатывая учительством {422} . В имперском Китае конфуцианцы не вели себя жестко, а в экономическом и институциональном плане были слабы {423} . Конфуцианская альтернатива не забывалась и благодаря этим верным последователям сохраняла влияние, однако у них вечно не хватало «зубов»,
422
Hu Shih, ‘Confucianism’, in Encyclopaedia of Social Science (1930–35) IV, pp. 198–201; Ching, Mysticism and Kingship, p. 85
423
De Bary, Trouble with Confucianism, p. 49; Fairbank and Goldman, China, p. 63
Такова была конфуцианская дилемма – сродни той, с которой столкнулся Ашока на Индийском субконтиненте. Империя нуждается в силе и устрашении, ибо аристократов и массы нужно обуздывать. И даже если бы у императора У-ди возникло такое желание, он не смог бы править, опираясь целиком на «жэнь». Китайская империя возникла благодаря войнам, массовым убийствам и уничтожению государства за государством; она сохраняла силу благодаря военной экспансии и внутреннему угнетению. И она разработала религиозные мифологии и обряды, чтобы сакрализировать данное устройство. Существовала ли реальная альтернатива? Период Сражающихся царств показал, что бывает, когда амбициозные правители (со своим новым оружием и большими армиями) начинают безжалостно воевать за господство, по ходу дела разоряя села и запугивая население. Осмысляя эти бесконечные войны, Мэн-цзы мечтал о едином царе, который будет править Поднебесной и принесет мир Великой китайской равнине. Возможность осуществить это получил Первый император.
Глава 4
Еврейская дилемма
Когда Адам и Ева были изгнаны из Эдемского сада, они впали не в состояние первородного греха (как думал св. Августин), а в аграрную экономику {424} . Адам был создан из почвы (адам'a), которая в Эдеме орошалась источником. Поначалу и он, и его жена жили вольной идиллической жизнью, потихоньку ухаживая за садом и радуясь общению с Богом. Но однажды они проявили непослушание, и Бог (Яхве) осудил их всю жизнь тяжело трудиться:
424
Быт. 2:7–3:24
Проклята земля за тебя! Со скорбью будешь питаться от нее во все дни жизни твоей; тернии и волчцы она произрастит тебе; и будешь питаться полевою травою; в поте лица твоего будешь есть хлеб, доколе не возвратишься в землю, из которой ты взят, ибо прах ты и в прах возвратишься {425} .
Адам мог бы мирно возделывать почву как хозяин, а стал ее рабом. Первые же главы Ветхого Завета задают иной тон, чем большинство текстов, которые мы изучали в предыдущих главах. Его герои не относятся к аристократической элите. Адам и Ева – обычные земледельцы, добывающие жалкое пропитание трудом на проклятой земле.
425
Быт. 3:17–19
У Адама было два сына: земледелец Каин и скотовод Авель (традиционный враг аграрного государства!). Оба благочестиво принесли жертвы Богу, и Бог почему-то счел угодной лишь жертву Авеля. Озадаченный и разозленный, Каин завлек брата на семейный участок и убил его. Таким образом, его пашня стала полем крови, взывающим к Яхве об отмщении. И сказал Яхве: «Ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей» {426} . И суждено было Каину стать отверженным скитальцем и беглецом в земле Нод. С самого начала Ветхий Завет осуждает насилие, лежащее в сердце аграрного государства. Ведь именно Каин, первый убийца, строит первый в истории город, а один из его потомков, Тувалкаин, становится родоначальником ковачей меди и железа, изготовителей оружия {427} . Сразу после убийства на вопрос Яхве «Где Авель, брат твой?» Каин отвечает: «Разве я сторож брату моему?» {428} Городская цивилизация отрицала глубинную взаимосвязь всех людей и их ответственность друг за друга, изначально присущие человеческой природе.
426
Быт. 4:10–11
427
Быт. 4:17–22
428
Быт. 4:9
Пятикнижие, первые пять книг Библии, приняло окончательную форму лишь в IV в. до н. э. Для историков, поэтов, пророков, священников и законодателей Израиля Пятикнижие стало ключевым повествованием, основой мировоззрения. На протяжении веков они видоизменяли и разукрашивали сюжет, дополняя и переосмысляя его сообразно с потребностями времени. Начало событий рассказ относил приблизительно к 1750 г. до н. э.: Яхве заповедал Аврааму, предку израильтян, отринуть аграрное общество и культуру Месопотамии, обосноваться в Ханаане и вести простую скотоводческую жизнь. Такая жизнь была уделом и его сына Исаака, и его внука Иакова. Яхве обещал, что однажды их потомки овладеют этой землей и станут народом многочисленным, как песок морской {429} . Однако голод заставил Иакова и его двенадцать сыновей, родоначальников колен Израилевых, оставить Ханаан и податься в Египет. Поначалу все шло хорошо, но затем египтяне поработили их. Израильтяне страдали под египетским гнетом приблизительно до 1250 г. до н. э., когда Яхве послал им в вожди Моисея и вывел из Египта. Сорок лет они скитались по Синайской пустыне, доколе не пришли к границе Ханаана. Там Моисей умер, но его преемник Иисус Навин привел израильтян к победе в Земле обетованной. Они разрушили все ханаанские города и убили их жителей.
429
Быт. 12:1–3