Поля, Полюшка, Полина... [СИ]
Шрифт:
Насонов, стараясь не шуметь, наблюдал за этими странными манипуляциями. Он ласково поглаживал свою кобылу, чтобы та не издала никакого шума. Его лошадь занялась молодой порослью клена, и он смог спокойно досмотреть весь спектакль. Он постоял в замешательстве и решил проследить за той парой, которая ушла по тропинке в лес.
Граф стал тихо продвигаться за ними, ведя лошадь в поводу, и заметил, что мужчина отошел в сторону и вдруг выехал на прекрасном вороном коне. Конь тихо ступал по лесной траве, не издавая ни звука, даже веточка ни одна не треснула под
Полюшка и Князь Владимир вошли в бальную залу, на них никто не обратил никакого внимания. Бал был в разгаре, танцевали кадриль. Молодые встали возле одной из колонн. В зале ярко горел свет, было очень душно и жарко. Дамы обмахивались веерами, и даже открытые окна не спасали от духоты. Полина выискивала среди танцующих свою сестру. Но так и не увидела ее.
– Что-то сестрицы своей не вижу!
– сказала она князю.
– Надо у отца выспросить, где она. Он ведь за ней приударить обещался, а его я что-то тоже не разгляжу.
– Столько гостей собралось, и уже все навеселе. Будем надеяться, что они так и не заметят подмены.
Тут к ним подошел старый князь. Он несколько секунд всматривался в лицо сына, потом улыбнулся в усы и сказал:
– Ну, вот и славно. Дело сделано?
– А почем ты знаешь, что я твой сын?
– улыбнувшись, спросил Владимир.
– А меня тот беглый, Василий вас различать научил, - и расхохотался.
– Ну и наврал он мне, доложу я вам! С три короба! Все, говорит, скоро за нас будут делать какие-то там машины - компьютеры, значит, называются. Даже книжки - романы твои французские, - обращаясь к невестке, - можно будет с них считывать. И все на их делать можно.
– Ну что, например?
– спросил Владимир.
– Ну, вот пишем мы на бумаге чернилами, потом песком письмо посыпаем, потом складываем, запечатываем и посылаем посыльным или с почтою. А на этой самой штуковине можно будет все на каком-то там екране написать и нажать кнопочку, а письмо твое за несколько секунд уже на другом конце света будет. Во! Это у них такая там почта. Ну и старая осталась тоже. Только это для посылок там всяких, если, я, к примеру, захочу тебе в Петербург, каку-нибудь вещицу послать - шахматы, или еще чего. А вообще на этой самой штукенции еще можно в разные игры играть - хошь в карты, хошь в шахматы тоже.
– Да враки это все, а ты купился. Как же это такое возможно?
– Вот и я говорю, наврал с три короба, но интересно с ним беседы весть, и еще он мне на этой своей коробочке с музыкой кое-что показал.
– Что же это?
– спросила его невестка.
– А вот игру такую. Едут там по дороге такие странные разноцветные ерундовины - машины, он говорит. Ну, рисовал он их еще. Помнишь, поди?
– Да. Помню.
– Так вот дорога такая серая
– Ну, и что дале?
– спросил молодой князь у отца.
– А ниче далее. Сломалась у него эта штуковина. Погасло все, а он говорит - батарейка разрядилась. Кака еще батарейка? Столько много новых слов, что все и не упомнишь. Значит, все же будет там другая жизнь, не такая, к какой мы привыкшие.
– А что ж он не объяснил-то тебе, как такое быть-то может. Сколь веков жили так, дома свечами освещали, ездили на лошадях, а тут вдруг через какие-то сто, ну, может, чуть поболе, все так перемениться, что и не узнать ничего, если туда попадешь?
– А Васька мне так сказывал - на границе нашего века будет очень большой технический скачок. И даже через сто лет человек полетит в энтот - о, вспомнил - космос, - и многозначительно поглядев на сына и невестку, показал пальцем в потолок, - туда, значит, к звездам и к планетам там разным.
– Слушай ты его больше! Надо у Владимира с Полей спросить - может, заливает, почем зря, а ты уши развесил.
– Так и девка его сидит и поддакиват. И все его поправляет, мол, не так сказываешь, надобно вот так, а то князь не поймет ничего... Я бы ее поучил, как с мужчиною разговаривать надобно, а Васька все улыбается и ей вторит. Правильно, говорит, меня Иринка поправляет.
– А дальше что?
– спросила Полина.
– А потом, как узнал что по имени меня и отчеству Илья Петрович, так закатился, что едва дух не выпустил!
– А что же тут смешного?
– удивился Владимир.
– А, говорит, тот самый человек, из мещан, который все в России нашей матушке с ног на голову поставил - Ленин. Его аккурат - Владимиром Ильичом и величали. Едва успокоился.
– И на что же это намек? На меня что ль?
– А как ты думал? На кого ж еще!
– и расхохотался, аж до слез. Потом достал платок и вытер уголки глаз.
– Ну, довольно об Ваське. Ты Марию на венчании видел?
– Так не было ее на венчании! Так и договаривались! А потом графиня сказывала, что у дочери мигрень случилась, и она дома лежать осталась. Обещалась к балу быть, да не приехала. А жаль. Я бы уж ею и занялся. Надо ж как-то ее к себе приучать, да и серьги добывать.
– А она сама-то знает, что тебе отцом обещана? Иль в неведении пребывает?
– спросил молодой князь.
– Сдается мне, что ведает уж. То-то у ней мигрень и разыгралась... А я в миг проверю, что там за мигрень.
– Каким способом?
– хором спросили Полина и Владимир.
– А сей же час к ней поскачу и все сам разузнаю.
– Она барышня с норовом. Ты ей наобещай поболе - что за границу поедете, что зимой в Петербурге жить станете, глядишь, и сладится у вас, - посоветовал сын отцу.
– Ох, не тебе меня учить, как с дамами амуры разводить! Яйца курицу не учат. Сам, небось, управлюсь! Лучше Демона мне своего ангажируй.
– На Демоне уехали Поля и Владимир.