Поля, Полюшка, Полина... [СИ]
Шрифт:
Насонов, стараясь не шуметь, наблюдал за этими странными манипуляциями. Он ласково поглаживал свою кобылу, чтобы та не издала никакого шума. Его лошадь занялась молодой порослью клена, и он смог спокойно досмотреть весь спектакль. Он постоял в замешательстве и решил проследить за той парой, которая ушла по тропинке в лес.
Граф стал тихо продвигаться за ними, ведя лошадь в поводу, и заметил, что мужчина отошел в сторону и вдруг выехал на прекрасном вороном коне. Конь тихо ступал по лесной траве, не издавая ни звука, даже веточка ни одна не треснула под его копытами. Потом наездник подхватил девушку и, посадив ее перед собой, крепко ее поцеловал. Девушка засмеялась, ответив на поцелуй и прижалась к нему. Затем они стали медленно удаляться. Насонов вскочил на лошадь и так же тихо, последовал за ними.
Полюшка и Князь Владимир вошли в бальную залу, на них никто не обратил никакого внимания. Бал был в разгаре, танцевали кадриль. Молодые встали возле одной из колонн. В зале ярко горел свет, было очень душно и жарко. Дамы обмахивались веерами, и даже открытые окна не спасали от духоты. Полина выискивала среди танцующих свою сестру. Но так и не увидела ее.
– Что-то сестрицы своей не вижу!
– сказала она князю.
– Надо у отца выспросить, где она. Он ведь за ней приударить обещался, а его я что-то тоже не разгляжу.
– Столько гостей собралось, и уже все навеселе. Будем надеяться, что они так и не заметят подмены.
Тут к ним подошел старый князь. Он несколько секунд всматривался в лицо сына, потом улыбнулся в усы и сказал:
– Ну, вот и славно. Дело сделано?
– А почем ты знаешь, что я твой сын?
– улыбнувшись, спросил Владимир.
– А меня тот беглый, Василий вас различать научил, - и расхохотался.
– Ну и наврал он мне, доложу я вам! С три короба! Все, говорит, скоро за нас будут делать какие-то там машины - компьютеры, значит, называются. Даже книжки - романы твои французские, - обращаясь к невестке, - можно будет с них считывать. И все на их делать можно.
– Ну что, например?
– спросил Владимир.
– Ну, вот пишем мы на бумаге чернилами, потом песком письмо посыпаем, потом складываем, запечатываем и посылаем посыльным или с почтою. А на этой самой штуковине можно будет все на каком-то там екране написать и нажать кнопочку, а письмо твое за несколько секунд уже на другом конце света будет. Во! Это у них такая там почта. Ну и старая осталась тоже. Только это для посылок там всяких, если, я, к примеру, захочу тебе в Петербург, каку-нибудь вещицу послать - шахматы, или еще чего. А вообще на этой самой штукенции еще можно в разные игры играть - хошь в карты, хошь в шахматы тоже.
– Да враки это все, а ты купился. Как же это такое возможно?
– Вот и я говорю, наврал с три короба, но интересно с ним беседы весть, и еще он мне на этой своей коробочке с музыкой кое-что показал.
– Что же это?
– спросила его невестка.
– А вот игру такую. Едут там по дороге такие странные разноцветные ерундовины - машины, он говорит. Ну, рисовал он их еще. Помнишь, поди?
– Да. Помню.
– Так вот дорога такая серая на екране а по ней эти самые машины бегут и друг друга обгоняют, как у нас на скачках. Только у нас лошади, а там...
– Ну, и что дале?
– спросил молодой князь у отца.
– А ниче далее. Сломалась у него эта штуковина. Погасло все, а он говорит - батарейка разрядилась. Кака еще батарейка? Столько много новых слов, что все и не упомнишь. Значит, все же будет там другая жизнь, не такая, к какой мы привыкшие.
– А что ж он не объяснил-то тебе, как такое быть-то может. Сколь веков жили так, дома свечами освещали, ездили на лошадях, а тут вдруг через какие-то сто, ну, может, чуть поболе, все так перемениться, что и не узнать ничего, если туда попадешь?
– А Васька мне так сказывал - на границе нашего века будет очень большой технический скачок. И даже через сто лет человек полетит в энтот - о, вспомнил - космос, - и многозначительно поглядев на сына и невестку, показал пальцем в потолок, - туда, значит, к звездам и к планетам там разным.
– Слушай ты его больше! Надо у Владимира с Полей спросить - может, заливает, почем зря, а ты уши развесил.
– Так и девка его сидит и поддакиват. И все его поправляет, мол, не так сказываешь, надобно вот так, а то князь не поймет ничего... Я бы ее поучил, как с мужчиною разговаривать надобно, а Васька все улыбается и ей вторит. Правильно, говорит, меня Иринка поправляет.
– А дальше что?
– спросила Полина.
– А потом, как узнал что по имени меня и отчеству Илья Петрович, так закатился, что едва дух не выпустил!
– А что же тут смешного?
– удивился Владимир.
– А, говорит, тот самый человек, из мещан, который все в России нашей матушке с ног на голову поставил - Ленин. Его аккурат - Владимиром Ильичом и величали. Едва успокоился.
– И на что же это намек? На меня что ль?
– А как ты думал? На кого ж еще!
– и расхохотался, аж до слез. Потом достал платок и вытер уголки глаз.
– Ну, довольно об Ваське. Ты Марию на венчании видел?
– Так не было ее на венчании! Так и договаривались! А потом графиня сказывала, что у дочери мигрень случилась, и она дома лежать осталась. Обещалась к балу быть, да не приехала. А жаль. Я бы уж ею и занялся. Надо ж как-то ее к себе приучать, да и серьги добывать.
– А она сама-то знает, что тебе отцом обещана? Иль в неведении пребывает?
– спросил молодой князь.
– Сдается мне, что ведает уж. То-то у ней мигрень и разыгралась... А я в миг проверю, что там за мигрень.
– Каким способом?
– хором спросили Полина и Владимир.
– А сей же час к ней поскачу и все сам разузнаю.
– Она барышня с норовом. Ты ей наобещай поболе - что за границу поедете, что зимой в Петербурге жить станете, глядишь, и сладится у вас, - посоветовал сын отцу.
– Ох, не тебе меня учить, как с дамами амуры разводить! Яйца курицу не учат. Сам, небось, управлюсь! Лучше Демона мне своего ангажируй.
– На Демоне уехали Поля и Владимир.