Полярные байки
Шрифт:
Когда он заглядывал в очередной кабинет и здоровался хорошо поставленным строгим голосом, медперсонал тушевался. Но, когда он весь появлялся в кабинете, никто не мог совладать со своим лицом и скрыть, как ему казалось, презрительную реакцию. Помаявшись немного, он гордо удалился из больницы, объяснив мне, что индусы еще не заслужили, чтобы он собирал в спичечный коробок кал на сорокаградусном морозе.
Все четыре военных года он честно на переднем крае прослужил рядовым в пехоте. В День Победы он вспомнил, как каким-то хитрым способом они добывали у немцев тушенку. К сожалению, позже я потерял с ним связь.
Второй фронтовик, дядя Яша, был мне почти как родственник. Он гостил у меня проездом к мужу своей старшей дочери. Интересно, что и сейчас, когда мне под семьдесят, а ему под девяносто, я по-прежнему зову его «дядя Яша». Так я привык с детства, когда с ним познакомился. Муж его дочери Володя является моим другом с шестого класса. Потом мы вместе учились на геофизиков,
Дядя Яша вышел в отставку полковником и теперь от избытка энергии решил навестить своего зятя. Но лететь на Гыдан из Тазовского напрямую я его отговорил, поскольку у Володи с его начальником в то время были непростые отношения. Начальником Володи был один из самых молодых в СССР лауреатов Ленинской премии, первооткрыватель месторождений Леня К. Это человек удивительной отваги и частично безрассудности, и, соответственно, он терпеть не мог всяких там маменькиных сынков. В категорию «маменькиных сынков» автоматически попадали дети больших начальников, а у Володи, на его беду, папа был заместителем начальника областного КГБ, а мама – секретарем горкома партии. Еще в одном балке на сейсмостанции с Володей работал Игорь, у которого папа был не только лауреатом Ленинской премии, но еще и Героем соцтруда и начальником всех геофизиков. Так что Лене К. было где развернуться. Он держал этих несчастных операторов, которым крупно не повезло с родителями, буквально в черном теле и нещадно гнобил их по всякому поводу.
Добраться до полевого отряда, где Володя героически доказывал, что он не «сынок», можно было только на экспедиционном самолете под полным контролем Лени К. Леня, конечно, с полным уважением посадил бы тестя-полковника на борт, но от одного выражения его лица Володя мог окончательно упасть духом. Поэтому я помог дяде Яше добраться до Сё-Яхи, а дальше после девятого мая планировал отправить его на своем экспедиционном самолете. Благо что у меня их было три на базировке. Тогда дядя Яша появился бы в отряде независимо и как бы неожиданно, и Володе не пришлось бы просить начальника: он вроде и ни при чем.
Мой отец знал о Лене. При распределении он решил отправить меня на Ямал к легендарному Арташесу Арамовичу, участнику войны и ветерану освоения Заполярья. На этом мои привилегии закончились. Удивительно, в то время большим начальникам и в голову не приходило устроить детей, например, в аспирантуру в большом городе. Короче, дядя Яша приехал ко мне как раз ко Дню Победы.
Я встретил его у самолета, который садился прямо на лед реки Сёяхи. Он выскочил из Ан-2 – веселый, бодрый, широкоплечий, высокий, в форме летчика полярной авиации и роскошных собачьих унтах. Так шикарно не одевались даже полярные летчики московского летного отряда. Сразу было видно, что этот цветущий пятидесятилетний мужчина с уверенными движениями и военной выправкой и есть настоящий полковник. Думаю, если бы не пятый пункт, он дослужился бы и до генерала.
Дядя Яша привез посылку от родителей, где, кроме всего прочего, была и жидкость для волос, которую мои приятели сразу радостно выпили. На том банкете дядя Яша рассказал, как встретился в конце войны с американцами. По его мнению, это были самые классные парни в мире.
Он и сейчас уверен в этом. Мы общаемся по скайпу, иногда ведем длинные разговоры:
– Дядя Яша, жалуются на вас, что не прячетесь в бомбоубежище. Те четырнадцать секунд после сирены, которые отпущены для достижения бронированной комнаты, вы созерцаете море. В вашем Ашдоде ракеты и летят с юга. Зачем же вам лишний раз подставляться?
– Дорогой мой, русский офицер не должен кланяться всяким бандитам. Не по рангу, много чести для них будет.
Так и сказал: «русский офицер», хотя фамилия у него далеко не русская и живет давно уже в Израиле.
Однако вернемся к празднику Победы, на сорок лет назад. Двое из фронтовиков уже высказались, и их воспоминания как-то не очень ложились на официальную версию. Зато фронтовые зарисовки третьего совсем бы расстроили КГБшных кураторов советской журналистики.
Иван Александрович. Человек-легенда, начал свою топографическую деятельность еще из Березова в конце 50х, для инструментальных съемок прошел на лыжах весь Ямал, парторг экспедиции, балагур, балалаечник и по совместительству настройщик пианино в сельских клубах, брат авиаконструктора, который почему-то играл на арфе, выдумщик первостатейный, прелестный рассказчик и огромной души человек. Его фронтовой рассказ «Пионерская правда» точно бы не напечатала.
Дело было так. В конце лета 1943 года перед Днепровской битвой несколько дней велись весьма вялые военные действия. Восемнадцатилетний Ваня, крепкий паренек с пшеничными волосами как у молодого Есенина, неожиданно и незаслуженно получил в подарок трофейный парабеллум. Незаслуженно, потому что командир разведчиков попросил его не приставать к санитарке и в качестве компенсации за потерянную любовь сунул фрицевское оружие.
Ваня к санитарке и так приставать не собирался, были дела поинтереснее, но пистолет взял. Он долго с ним баловался, пока случайно не подстрелил пробегавшего под окном капитана. Налицо был целый букет военных преступлений, в том числе и нападение на офицера, а может, и самострел капитана по сговору – словом, специальные люди много чего могли в этом деле усмотреть. Но, на счастье, вовремя началась какая-то заварушка и получилось, что капитана ранили немцы. Ваня закопал пистолет метра на два.
После войны он случайно с капитаном повстречался на Курском вокзале.
– Паразитство! – кричал Иван Александрович за праздничным столом. – Понимаете, бежит прямо на меня! Думаю, сейчас убивать будет.
Однако капитан убивать Ваню не стал, а бросился обниматься и представил жене как своего спасителя. Самого Ваню на Днепре тяжело ранило, а капитан уцелел в госпитале.
Праздник вполне удался. И еще много таких праздников я со своими старшими друзьями провел. Понятное дело, каждое девятое поздравляю. Иван Александрович остался доживать свой век в Заполярье, стал там председателем совета ветеранов. В 2005 году его пригласили в Москву на Парад Победы. Там их много приехало из разных мест, всех поселили в Измайлово. Долго что-то организовывали, в итоге всех стариков оставили в гостинице смотреть парад по телевизору. Он заплакал, когда по телефону рассказал об этом. Я не хочу никого обидеть, не знаю, по какому признаку отбирают ветеранов на Красную площадь. Но почему-то вспоминается, не помню, то ли видел, то ли читал: в конце войны на Колыме двое мордатых вохровцев в тулупах ведут по лесу доходягу. Зек обессилел совсем, упал. Охранникам убить его нельзя, приказано доставить, но и тащить неохота. Решили, пусть оклемается. Закурили. Один сожалеет, что война уже заканчивается, люди медали с орденами получают, а они тут должны эту политическую падаль, врагов народа охранять. А другой успокаивает. Ничего, мол, время пройдет, кто будет разбираться, где служил.
Через пару лет я достал для Ивана Александровича именной билет на парад. Но врачи ему отсоветовали. Здоровье не то. Да и не важно, я то знаю: мои воевали на передовой.
Сентябрь 2014 г.
Дружба народов
В 70-х у нас на Севере был представлен весь спектр национальностей СССР. Рядом проходила так называемая пятьсот первая стройка – прокладка железной дороги Салехард – Игарка, вдоль которой в пяти – семи километрах друг от друга располагались лагеря зеков. Поскольку НКВД сажал планово и географически пропорционально, здесь собрался самый разнообразный народ. Названия у станций-лагерей были поэтичные: Глухариная, Лебединая, Кедровая. Они хорошо сохранились, и мы использовали их под базы во время проведения своих геофизических исследований. Летом 1980 года для базы мы заняли бывшую офицерскую столовую – огромный зал с расписанными зеками потолками. На картинах просматривалось влияние Рубенса, замешенное на зековской тоске по женскому телу. Внутри лагеря колючей проволокой был обнесен карцер. Это низкое здание имело особенную конструкцию: длинный коридор, в конце которого стояла железная печурка и рядом стул для вертухая; по обеим сторонам коридора расположены камеры, в которых отопления не было. Зимой нередко доходило до минус пятидесяти, чем создавался специальный и полезный микроклимат для строптивых зеков. Летом полчища комаров в коридоре вертухай сдерживал дымом от веток, в камерах комарам легче дышалось. Все в этом карцере было сделано грубо, но надежно и рационально. Изнутри на косяках некрашеных дверей обитатели простыми карандашами записывали свои впечатления. Они сохранились так хорошо, как если бы были сделаны вчера. Часть тематики имела наивно-политический смысл типа «Ленин все видит!». Другие авторы к жизни относились более прагматично: «Девочки, вам привет от трех лиц: от х… и двух яиц». Засовы снаружи на дверях работали безукоризненно. Неподалеку стояло еще одно необычное здание, назначение которого определилось не сразу. Все было аккуратно побелено, разделено на небольшие отсеки с отоплением и определенным уютом. На каждом отсеке была красивая табличка с женским именем: Вера, Надежда, Любовь, Полина и так далее. Мы поначалу подумали, что здесь жили наложницы начальника. Но ближе к углу здания обнаружились таблички с именами Рекс, Джульбарс, и мы догадались, что это здание для сторожевых собак.
После войны лагеря были плотно заселены врагами народа и частично уголовниками. Они воплощали в жизнь замыслы великого кормчего, который распорядился построить дорогу по всему побережью Ледовитого океана. После смерти вождя строительство дороги забросили, людей освободили по амнистии, а лагеря опустели. Из выживших основная часть отбыла на Большую землю, но некоторые товарищи по разным причинам остались жить в Салехарде и окрестностях. Кроме разнообразия национальностей наблюдались и социальные различия. Бывшие зеки сосуществовали рядом с бывшими охранниками. В какой-то Новый год я попал за один праздничный стол с пятьдесят восьмой статьей и его охранником, а также с моими коллегами Альбертом, подстреленным по пьянке из ружья, и Воркулой, который его подстрелил, отсидел и уже все осознал. За столом они мирно чокались и хорошо веселились.