Полярные байки
Шрифт:
Как и ожидалось, образовалась оппозиция. Для части рабочих должность начальника экспедиции – это прежде всего возможность распределять блага. Советские привилегии не были разнообразными: путевки в Болгарию, ковры, хрусталь и, страшно сказать, талон на покупку «жигулей». На худой конец цветного телевизора. О том, как за пятьсот километров по тундре вовремя доставить солярку, разве можно думать, когда тут такие богатства?
Оппозиция поступила толково: претендентом они выбрали не какого-нибудь горлопана, а одного нормального парня, кстати хорошего специалиста. Уговорили, видимо, по пьянке, поскольку парень очень неуютно себя на собрании чувствовал. Я к тому времени больше двадцати лет проработал на Крайнем Севере, на тракторе умел ездить
Но, когда он попросил слова, не спеша поднялся на трибуну, расшнуровал довольно объемистую папку, народ в ожидании притих. Он важно стал зачитывать текст, составленный бедной женой, потом приводить примеры моих безобразий. Минут через пять народ заскучал. Конечно, разоблачение начальника грело душу, но фактура была неубедительной. Народ заерзал, заскрипел стульями, несколько озлобился за свои неоправданные ожидания и захотел курить. Был объявлен перерыв.
Развязка
В перерыве подошел Толя.
– Ну что, начальник? Не по понятиям оратор излагает. Кто он такой? Что-то не встречал его раньше…
– На базе работает, приехал прошлым летом.
– Может, укоротить его?
– Да ладно, он не мешает.
– Мужикам надоел, не положено так. Побазарю с ним?
– Смотри, как хочешь.
Дальше такая картина: около крыльца сельского клуба тесной толпой народ курит, земля уже подтаяла, никому не хочется в грязь лезть. Идет редкий снежок, тут же тает. Тихо, безветренно. Толя кивком приглашает Лукашевича отойти. Метров на пять они отходят от толпы, Толя спокойно и без жестикуляций секунд двадцать что-то говорит. Лукашевич просто смотрит на него, похоже, ничего не отвечает. Но, если в начале беседы Лукашевич был на голову выше, за десяток секунд они незаметно стали примерно одного роста. Все. Возвращаются.
После перерыва Лукашевич с места просит самоотвод.
На следующий день Лукашевичи срочно уезжают с Севера, бросив часть нажитых за год вещей.
Вот что такое в одной или двух фразах можно сказать?
Ноябрь 2014 г.
День победы
Этот День Победы, который мы праздновали сорок лет назад, я вспомнил сегодня. Мои старики, двое из четырех оставшихся участников того праздника, позвонили почти одновременно. У обоих были неутешительные новости. Я и сам уже старик, не девяностолетний, но все же, всегда за ними слежу, поддерживаю чем могу, принимаю участие в их скромной стариковской участи. Главным образом мое участие сводится к разговорам, общение для них очень важно. Но сегодня одному из них потребовалась конкретная помощь на медицинскую тему, и мы все обсудили, и с понедельника я займусь этим вопросом. Жаль, что они такие старые. Ведь какие красавцы были! Но что поделаешь, жизнь идет, и никуда от этого не денешься…
За таким невеселыми мыслями я и вспомнил тот праздник.
Сначала директор оленеводческого совхоза Гирамнур Хабирович Кадыров провел официальную часть. Этот Кадыров был знаменитый и авторитетный начальник, он знал ненецкий язык, и все относились к нему очень уважительно. Апофеозом его мудрости и значительности были встречи в его кабинете с местным населением, и, когда он затруднялся ответить на какой-то щекотливый вопрос, он медленно подходил к книжному стеллажу, важно и тихо говорил: «Надо посоветоваться с Ильичом». Доставал наугад один из пятидесяти томов Ленина, что-то внимательно вычитывал там, потом выносил решение. Я несколько раз видел этот фокус, и всегда это вызывало почти благоговейную реакцию у ненецких авторитетов. С Ильичом спорить никто не решался.
После официальной части молодой начальник экспедиции пригласил фронтовиков своей организации на праздничный обед, накрытый в конторе, а Кадыров увел своих в сельскую столовую. От совхозного клуба до экспедиционной конторы было километра два по разбитой и изрядно подтаявшей снежной колее. Поселок Сё-Яха находится в северной части Ямальского полуострова. В начале мая круглосуточно стоит солнце, и, если тихо и нет пурги, гулять там одно удовольствие.
Собственно, настоящих бойцов, воевавших на фронтах, среди нас было трое. Но по дороге как-то ловко к нам примкнул взрывник Витя Покедин. Он еще в клубе был самым нарядным и заметным и по инерции сошел за фронтовика. Потом уже за столом его быстро вычислили. Он начал врать что-то про сына полка, быстро запутался и честно признался, что очень хочет выпить за участников. Его оставили на банкете без права голоса.
Отвлекусь. Наверное, не к месту. Через год Витя погиб, но не на взрывных работах, а пьяный в своем балке. Стандартная история: незатушенный «Беломор», загорелась кровать. Без доступа воздуха он изрядно провялился и, когда его несли за руки и ноги, был страшно маленьким; тело лопнуло сзади и вывалились и болтались на каких-то нитках две почки.
Хоронили Витю в воронке от взрыва, потому что никакой возможности не было долбить мерзлоту на ненецком погосте с могилами в виде нарт. Гроб стоял среди огромных вывороченных глыб. Было пасмурно, прямо над головами неслись серые тучи, небольшая группа уныло молчала, а начальник произнес такую речь:
– Хороший человек был Витя Покедин. – Помолчали. Потом, повысив голос: – …но умер как собака. И все вы, суки, помрете так же, если будете жрать спирт литрами.
Впрочем, борьбе с пьянством это мало помогло. Тем не менее именно этот коллектив открыл почти все газовые месторождения полуострова Ямал.
Запомнился мне Витя веселым, лукавым, незаконно примкнувшим к фронтовикам на том празднике.
Вернусь к столу. У меня отец всю войну бомбил фашистов на самолете ТБ-3, и потому для меня с ранних лет и до преклонного возраста этот праздник Победы самый настоящий. Как начальник, первый тост сказал я, а потом начались фронтовые рассказы. Вернее, так планировалось. Но не дождались мы героических историй, описаний победных наступлений или горьких провалов. Упорно не хотели мои фронтовики описывать батальные картины.
Они все больше вспоминали случаи из повседневного военного быта. Я тогда подумал: вот профессионалы, все делают четко, автоматически, чего тут рассуждать. Настоящий водитель не будет же рассказывать, как он правой ногой на тормоз нажал, руль вывернул влево и прочие технические детали… И еще похоже было, не любили они войну и себя в ней. Приходилось, конечно, и убивать, и наступать с криками «За Родину!», и прятаться позорно. И встретить вместе со всеми долгожданную Победу. Но не приведи Господь еще раз с таким столкнуться.
Самому старшему, Аркадию Ивановичу, было около шестидесяти. Высокий, худой, с манерами старого интеллигента. Года через два мы с ним работали в Надыме, так он сразу сошелся с ссыльным графом. Граф до революции стал инженером и очень пригодился при прокладке железной дороги Салехард – Игарка. После смерти вождя мог уехать в родной Питер, но остался жить на берегу реки Надым. Людей сторонился, но Аркадий Иванович быстро нашел с ним общий язык.
Я Аркадия Ивановича немного побаивался, хоть и считался его начальником. Он был суров, прекрасно поставленная речь помогала ему изысканно материть коммунистов с их властью, и войну с ее бездарными командирами. Когда московская жена выправила ему путевку в Индию, он надел для фото мой пиджак и белую рубашку с галстуком, и свои засаленные ватные штаны, и валенки с галошами и пошел в больницу за медицинской справкой.