Полярные байки
Шрифт:
Путешествие до базы экспедиции частично проходило по Белому морю, и было полно романтики и приключений. Запомнилась пересадка с военного корабля на рыболовный сейнер в условиях шторма. Мужчины должны были перебегать по трапу в те короткие секунды, когда палубы судов сравнивались по высоте. Лолу в качестве исключения перебросили краном в рыболовной сетке. Впрочем, эта операция тоже требовала ювелирного исполнения и определенного присутствия духа.
В экспедиции их застала война. На двенадцатый день муж ушел на фронт штурманом бомбардировщика (параллельно с институтом он закончил
Обратное путешествие это также не было однообразным. Морских приключений, правда, удалось миновать, но зато пришлось отправиться пешком за сорок километров до ближайшей деревни с рюкзачком за спиной и дочерью на руках. По песчаному берегу. На каблуках – другой обуви не было. От каблуков, однако, пришлось быстро отказаться и идти оказалось всего километров двадцать пять: подобрал грузовик. Но зато так распухли ноги, что в первую ночь Лола серьезно опасалась, что приютившая их хозяйка избы примет ее за сумасшедшую, поскольку на плач дочери она со своего топчана до люльки добиралась на коленях.
Во время войны Лола работала в госпитале санитаркой и получала дополнительную порцию хлеба за донорство. С каждого конвоя в большом количестве поступали раненые американцы, канадцы, англичане и, разумеется, советские. В маленькой Лоле оказалось столько крови, что еще несколько лет послевоенного мужа одолевали всяческие сомнения по поводу многочисленных благодарственных писем со всего света от тех самых моряков и летчиков.
Муж отбомбил немцев по полной военной программе. Огромным счастьем было его возвращение и огромным облегчением был послевоенный переезд в Молдавию, где Лола отогревалась, пока он изыскивал, где строить те пресловутые тюрьмы.
Валентина с семьей прибыла в Кишинев из Ташкента, где были хлеб, тепло и общество. Но это только казалось так со стороны. На самом деле там тоже были свои тараканы и тарантулы. Валентина преподавала в музыкальной школе, где кроме местных учились дети командиров и интендантов.
Поначалу близость к начальственному кругу позволила Валентине поселиться с матерью и маленьким сыном в приличной комнате с не слишком забитой коммунальной кухней. Постепенно неясный для многих военный статус мужа Валентины превратил ее достоинства культурной женщины в недостаток подозрительной особы, у которой муж, может, и враг народа, может, и сидит где положено, а может, и вовсе 10 без ПП.
Не исключено также, что брезгливая неуступчивость Валентины к приставаниям интендантов сыграла какую-то роль. Короче, те же интенданты постарались оградить своих детей от подозрительного элемента, и осталась Валентина без работы и без комнаты. До конца войны перебивались кое-как перешиванием своей одежды на продажу да стиркой в больнице. Жили до сорок четвертого в халупе с одним окошком и глиняным полом.
Потом приехал муж, обучавший в разведшколе под Москвой взрывному делу лихих ребят, и чудом самый рьяный интендант успел спрятаться в дощатом туалете чужого двора.
В Молдавии в семьях появились послевоенные дети: у Валентины близнецы, годом позже у Лолы – сын. Мужья ходили в специальной форме, поскольку вся геология СССР была в подчинении у НКВД. Заработки у геологов были выше среднего уровня, и на фоне послевоенных трудностей жили семьи в относительном достатке.
Все бы неплохо было в Молдавии (не считая постоянного риска стать врагом народа – так это везде и с любым случалось), но перспектив без полезных ископаемых для молодых и энергичных геологов там не просматривалось. Не строить же тюрьмы всю жизнь, перспектива тут сомнительная.
Муж Валентины – статный мужчина со слегка авантюрным характером и неукротимой жаждой достижений, причем это был не карьеризм и не страсть к деньгам. Для него, как для опытного и азартного игрока, важен был процесс. Если бы ему с его достигнутым положением, чутьем и опытом в начале перестройки было бы лет сорок, он уверенно заткнул бы всех действующих (и уже не действующих) олигархов и создал настоящую геологоразведочную империю – совладельца всех открытых ею месторождений нефти и газа. При этом он и сам бы несказанно обогатился и огромное количество подчиненных ему людей привел бы в уверенный средний класс.
Лолочкин ростом пониже, но более полный, красивый, кудрявый, решительный и, как все фронтовики, мало чего боявшийся. Разве что кремлевских злодеев. В начале пятьдесят второго его вызвали в Москву и предложили поехать на Север и возглавить бурение первой скважины недалеко от Полярного круга. Тогда ученые наметили на картах территории за Уралом целую серию опорных скважин, призванных открыть в азиатской части СССР нефть или газ. Небольшая часть скважин была уже пробурена в южных районах, но безрезультатно. В высоких широтах, в труднодоступных местах это был первый опыт.
Со всей кипучей энергией сорокалетнего энтузиаста он принялся за дело. Привез на барже буровую с людьми в маленький северный поселок уже вместе со льдом, в последние осенние дни. По координатам выходило, что буровая должна стать на территорию больничного городка. Инженер понимал цену такой точности, когда укол карандаша на карте соответствовал кругу диаметром три-четыре километра на реальной местности. Понимал он также, что времени на согласование с начальством в области нет, поскольку там не решат, запросят Москву, те с перепугу к Берии обратятся и так далее и тому подобное, а место заложения скважины необходимо определить уже сейчас.
Пошел геолог-фронтовик к секретарю райкома. Тот в геологии и масштабах карт не разбирался, но зато хорошо понял, что от перевозки и монтажа многотонного оборудования больным легче не станет. И приняли они решение перенести буровую за пределы поселка. Через несколько месяцев ясно начала проступать и приближаться кара за самоуправство. Скважина ничего необычного не выявила, и наступило время искать виновных. Райкомовцу еще туда-сюда, он из местных малых народностей родом, а слишком смелого геолога временно спасала только удаленность. В Москве сидел бы уже на допросах. До выбора карательной меры отправили южнее, поискать подземную воду, пока решают, что с ним делать.