Полынь-трава
Шрифт:
— Но если узнают, не будет ли неприятности?
— Никто никогда не узнает.
— Так не могли бы вы показать мне несколько фотографий?
— Пожалуйста. Одну минуту. — Едва дотронувшись до пластинки на стене, Арриба вызвал помощницу и негромко сказал ей несколько слов, взглянув при этом на Чиника. Тот быстро поправил бабочку на воротнике, слегка пригладил волосы и развел руками беспомощно и покорно, изображая человека, сраженного красотой. Полногрудая и белолицая Кэтти «с выдержкой в одну сотую доли секунды» окинула его взглядом, слегка улыбнулась и вскоре вошла с небольшой пачкой фотографий, соединенных попарно большими скрепками.
Чиник рассматривал фотографии рассеянно. Он то и дело переводил взор на Кэтти, а когда она перехватывала его, слегка краснел.
— Все это интересно… работа вполне профессиональная. Только надо будет, господин Арриба, набраться терпения и ждать, пока жена пересечет океан. — Бросил быстрый взгляд в сторону Кэтти. — Знаете что? В знак доверия я хотел бы оставить небольшой аванс, если вы не будете возражать.
Не дождавшись ответа врача, Чиник небрежно вынул из бумажника пятидесятидолларовую купюру, о чем-то подумал и, добавив к ней вторую, оставил под пепельницей.
— О что вы, такой щедрый жест!.. Мы будем всегда рады видеть вас, господин Берг.
— Вот моя карточка, а это телефон в отеле, а вы мне, пожалуйста, дайте свои телефоны. Я надеюсь, Кэтти разрешит мне позвонить ей и познакомить со своими скромными успехами в фотографировании. Я хотел бы проявить несколько лент.
— Звоните, — бесхитростно ответила та.
Встретившись несколько дней спустя с Кэтти, Сидней спросил:
— Скажите, Кэтти, вы так молоды и так красивы… что вы думаете обо мне?
— Вы кажетесь человеком, которому улыбается судьба. Вы богаты и благополучны в любви. О чем еще может мечтать мужчина?
— Милая Кэтти, если бы я не испытывал доверия к вам… Вы видели портрет моей жены. Это добрый, умный, верный человек. Но. скажите, разве я чем-то могу напоминать мужчину, счастливого в любви?
— Не знаю, но… Если вы относитесь к жене с уважением и если она у вас умная женщина… сеньор Арриба… он действительно может помочь вам и вашей супруге.
— Я мечтал о такой помощи еще неделю назад.
— Что же изменилось?
— Наверное, не изменилось ничего, если не считать того… что я встретил вас.
Кэтти кокетливо улыбнулась. Чувствовалось, ей было приятно сознавать, что она имеет власть и над этим мужчиной тоже. Она нежно дотронулась до руки Сиднея:
— Это скоро пройдет, а жена останется. После операции вы привяжетесь к ней еще больше. Она служит, имеет профессию?
— Моя жена переводчица. А еще пишет стихи. У нее сборник любовной лирики.
— О, если она талантливая поэтесса, ей грозит неприятность.
— Почему вы так думаете?
— Не помню уже, у кого прочитала, что некрасивая наружность женщины содействует проявлению талантов. Не находя утешений в любви, женщина открывает в себе художнические способности, неведомые красавицам, у которых на уме только одни мужчины. Не боитесь после операции получить жену-красавицу и потерять поэтессу?
— Милая Кэтти, ловлю себя на том, что мне приятно видеть вас, беседовать с вами. Но при том… смутное предчувствие гложет меня. Все существо мое, весь жизненный опыт говорит: беги подальше, не старайся завоевать расположение такой женщины… у тебя в твои годы мало надежд.
— Простите меня, мистер Берг, — Кэтти слегка отодвинулась от него, — я не полагала, что доставлю вам огорчение. Честно сказать, меня обвиняли за не такую уж долгую жизнь во многих смертных грехах: в непослушании, своеволии, неверности, наконец, упрека же такого рода мне еще слышать не приходилось. Вы действительно боитесь меня? Как вы сказали? В ваши годы… мало надежд? — Кэтти от души рассмеялась и спрятала рот в ладошках.
— Вы замужем, Кэтти?
— Была замужем.
— А есть ли у вас друг?
— Хороших людей кругом много. Если вы слишком много узнаете обо мне, я стану вам неинтересной… А я не хочу этого… не хочу, чтобы это случилось скоро.
С Кэтти он прожил две счастливые недели. Дарил ей подарки с расточительностью, которая привела бы в ужас и Песковского, выросшего в небогатой семье, и мистера Аллана, контора которого, по его собственному изречению, «не считалась с расходами».
Зато Чиник получил в свое распоряжение восемьдесят девять фотографий пациентов доктора Аррибы. Четыре снимка, сделанные до операции, совпали с присланными из Москвы.
ГЛАВА III
Он знал, что эта минута придет. Рано или поздно. Мечтал о ней. И сейчас, когда минута эта настала, поймал себя на мысли, что она знаменует собой не конец, а только начало операции, которая снова потребует такого напряжения сил, умения, воли, какое трудно было предвидеть.
Взглядом отпустил помощника, положившего на стол две папки — розовую и голубую. Пересиливая себя, нарочито неторопливо распечатал пачку «Пушки», достал толстую и жесткую папиросу, обстоятельно размял ее. Затянулся раз, другой, третий, развязал розовую папку, но тотчас решительно закрыл ее, положив сверху массивную ладонь. Он хорошо знал, какое свидание и с кем ждет его. И хотел, как мог, продлить минуты ожидания.
Заквакал лягушкой красный — самый ближний из шести — телефон. Поднял трубку. Старый приятель — генерал из Генштаба — приглашал на завтрашний футбольный матч.
— Хотя я на твоем месте хорошенько подумал бы, ехать или нет, — не без подковырки произнес голос на том конце провода. — Завтра наши вашим поддадут жару. Но если все же решишь, помни, у меня есть лишний билет.
— Это еще неизвестно, кто кому поддаст, — в тон собеседнику ответил Овчинников. Он обрадовался неожиданному этому звонку и с жаром включился в дискуссию.