Полюшко-поле
Шрифт:
– Был кузнецом, стал начальником, - сказал старик и добавил: - Стало быть, пожарной охраны... Конкин Андрей Спиридонович...
– Он протянул руку, как бы вызывая его на эту словесную игру.
Матвей пожал протянутую руку - игра принята.
– А кузница?
– И кузница на мне. И то сказать: кузница на мне, сушилка, сеялки-веялки разные, теперь еще и пожарная охрана. А заместителя нет. Вот говорю председателю: дайте мне заместителя, чтоб я его к делу пристроил. А вдруг я, не дай бог, помру? Ведь не бессмертный же. Чего тогда делать будете?
– И Конкин умолк, словно давая почувствовать собеседнику
Песцов озабоченно заметил:
– Да ведь, поди, все заняты, Андрей Спиридонович... Работают!
Конкин сверкнул своими желтыми глазками и, оглаживая левой рукой бородку, пошел на откровенность:
– Какое там работают! Сказать по правде, это не работа - суета сует. Тут к тебе кажный приступает со своими приказами да законами: председатель одно говорит, уполномоченный - другое, а директор мэтээс приедет - все по-своему норовит переиначить. Тут, парень, как на торгу: кто сильнее крикнет, больше посулит - того и верх. Намедни уехал от нас уполномоченный Бобриков. Может, знаете?..
– Песцов кивнул головой.
– Вот мастак говорить-то... Куда! Как заведет, только слушай: и про инициативу, про структаж какой-то... Все уплотнение трудодня хотел сделать. Чудно! День хотел уплотнить, вроде как табак в трубке. Кспиримент, говорит... А напоследок картошку заморозил да уехал. И колхозники оттого не ходят на работу. Плюнули! Теперь только на шефов и надежа.
Вошел Егор Иванович. По тому, как мужики повернулись к нему и смолкли, Песцов определил, что это и есть бригадир. Невысокий, в темном топырившемся брезентовом плаще, в низко нахлобученной кепке, небритый, весь замуравевший черной щетиной до глаз, он неприветливо смотрел на Песцова. "Вот так дикобраз! От этого не скоро добьешься откровения..." Егор Иванович, в свою очередь, осматривал Песцова; тот был высок, погибнет, в зеленой плащ-накидке, без кепки. У него были глубоко посаженные, по-медвежьи, карие глаза, крутой, иссеченный резкими морщинами лоб и богатая темная шевелюра. "Лохматый, как Полкан, - отметил про себя Егор Иванович.
– И востроглазый..."
– Я насчет картошки хочу разузнать, - начал вежливо Песцов.
– Пойдемте, - коротко ответил Егор Иванович.
От самого правления свернули в поле. Шли молча по тропинке к сопкам. Идти было трудно - тропинка петляла по глинистым буграм, потом и вовсе пропала. Дальше пошли по пахоте. После сильных осенних заморозков немного отпустило. С востока низко валили рыхлые пеньковые тучи; разорванные островерхими бурыми сопками, они сползали в низины, наполняя воздух острым запахом сырости. На мерзлую землю сыпалась косо мельчайшая морось, отчего верхний глинистый слой налипал на подошвы, ватлался за ногами. Повсюду скользко, хмуро, неприютно.
"Быть снегу, - думал Егор Иванович.
– Вон и земля отмякла на снег. Небось уж прилепится в самый раз... А там скует морозец, и напрочно до весны".
Картофельное поле было под самыми сопками. Мелкий, но спорый дождь смыл обнажившиеся из отвалов картофелины, и они отливали глянцевитой желтизной. Егор Иванович поднял картофелину и подал ее Песцову.
– Полюбуйтесь! Чистый камень.
Матвей взял холодную тяжелую картофелину, колупнул ее ногтем.
– Сколько здесь?
– Почти
– Егор Иванович повернулся к Песцову и зло сказал: - Я ее выращивал, понимаете, я! А сгубил уполномоченный Бобриков да директор мэтээс.
– Он выругался, сердито отвернулся и запахнул полу плаща.
– Вы не шумите. Лучше расскажите толком: как это случилось?
– А что рассказывать, только себя расстраивать!..
– Но рассказывать Егор Иванович стал горячо и подробно: - Тут все одно к одному. С уборкой кукурузы зашивались, и картошка подоспела. Председатель слег, хозяйничал Бобриков. Вызвал он директора мэтээс. Тот явился и говорит: "Я вам за два дня всю картошку развалю, только поспевай собирать". Я воспротивился. К чему это? А ну-ка морозы ударят! Пропадет картошка. Бобриков и говорит мне: "Ты ничего не знаешь. Шефы приедут, помогут..." Ну, пригнали трактор, и пошли ворочать. Один деньги зарабатывал, второй план на бумажке выполнял. Распахали. А шефов нет. Тут и ударил мороз. Бобриков сел да уехал. А колхоз без картошки остался.
– Но ведь он думал, как лучше...
– Думал? А мы что ж, думать разучились?
Песцов вспомнил, как месяца полтора назад на бюро райкома они приняли решение - послать Бобрикова, заведующего отделом пропаганды, в колхоз для усиления руководства... "Ты у нас человек грамотный - пропаганда! Установки знаешь, - говорил ему Стогов.
– Вот и направляй!.." Он и направил.
– Почему ж все-таки не собрали картошку?
– спросил, помолчав, Песцов.
– Морозом сцементовало так, что две недели отходила.
– Ну, а потом, когда отошла?
– А потом она мороженой стала. Кому ж ее?..
– Хоть скоту.
– Скоту?! А платить с нее, план сдавать, как с нормальной? Не, вина не наша, вы ее сактуйте.
– Хорошо, спишем... Но корм все-таки хороший.
– А мы по ней и так свиней пасли. А что осталось - в удобрение пойдет... Вот так мы и хозяйствуем.
В этом "мы" Песцов уловил явный намек на райком, на его собственную персону...
– Меня другое удивляет... Почему же колхозники молчали?
– спросил Песцов.
– А кто их слушает? Я бригадир, за председателя оставался, меня и то не послушали.
– Ничего. Теперь вы сами хозяева. Вся власть у бригадиров будет.
– И бригадир не хозяин. Да иного бригадира к власти, как козла на огород, допускать нельзя.
– Отчего же? Ведь вы сами бригадир.
– Был бригадиром, и хватит с меня.
– Что так?
– Ничего. Вам сколько годков, тридцать с хвостиком? А мне под шестьдесят. Поработайте с мое, поковыряйте эту землю, тогда и узнаете.
Расстались они холодно. Песцов пошел к своему "газику", а Егор Иванович домой.
Хоть и сказал эти слова Егор Иванович по запальчивости, но мысль такая у него зародилась еще раньше. Давно уж он понял, что в колхозе у них не та пружина работает: и начальства много, и стараются вроде, а все вхолостую крутится. Мужик сам по себе, а земля сама по себе. А ведь мужик и земля, как жернова, должны быть впритирку. Тогда и помол будет. И задумал Егор Иванович, заплантовал на свой манер перекроить все. И слышал он, что в других местах вроде бы так делается.