Помеченный смертью
Шрифт:
Вдруг вспомнил, что с Ингой все, и загрустил.
– Не печалься, – засмеялся Бородин. – Еще кого-нибудь найдешь себе.
– Это ты наш союз разрушил! – погрозил пальцем Григорьев с шутливой серьезностью. – Ты между нами встал!
– Какого черта! – продолжал смеяться Бородин. – Мне все до лампочки. Но если ты секретарша, то в рабочее время занимайся делами, а не пребывай в грезах.
– В грезах о чем? – уточнил Григорьев.
– О том, как ее вечером затащит в свою постель сам министр.
– Этого не было! – быстро сказал Григорьев. – Мы только целовались!
– Маме ее расскажешь.
При упоминании о маме Григорьев вздохнул.
– Что, строга мама?
– Строга, – опечалился министр. – Дочурке на днях пощечин надавала.
– Инге, что ли?
– Было, – сказал Григорьев и засмеялся. – Ладно, собственник, я ее сегодня хотя бы до дома довезу.
В последний раз, Бородин развел руками – в последний, так в последний.
Григорьев и Инга спустились к машине. Охранник в левой руке держал автомат, правой распахнул перед ними дверцу. Оба – Григорьев и Инга – сели на заднее сиденье.
– Едем, – скомандовал Григорьев водителю, а тот даже не спросил куда – маршрут был знакомый: улица Мироновская, двадцать четыре.
Город уже засыпал. Машин на дороге было меньше, чем днем. На Пушкинской площади усталый гаишник что-то раздраженно выговаривал остановленному им джигиту на иномарке.
– Завтра мы не сможем встретиться, – сказал Григорьев, глядя в окно.
– Почему?
– Много дел.
Она положила свою руку на его и легонько сжала. Наверное, так выражала свое сочувствие. Много дел, устанет, бедненький.
– А послезавтра?
– Тоже не могу. У меня до конца месяца все дни расписаны. Просто кошмар.
Инга отняла руку.
– Может, вырвусь как-нибудь, – сжалился Григорьев. – Позвоню тебе.
Инга не ответила, и он обернулся наконец. Она была строга и неприступна.
– Ну, только без обид! – сказал Григорьев, внезапно раздражаясь. – Я же сказал – занят.
Свернули на Мироновскую. Водитель остановил у знакомого подъезда. Лампочка тускло освещала в мелких выбоинах асфальт. Здесь, у подъезда, охранники Григорьева никогда не выходили из своей машины.
– Так я позвоню! – поспешно сказал Григорьев.
Он всегда суетился, когда чувствовал свою неправоту.
– Хорошо, – отозвалась Инга без энтузиазма.
Она хотела развернуться и уйти без традиционного прощального поцелуя, но Григорьев ей этого не позволил, потому что не хотел, чтобы их расставание сегодня выглядело как разрыв.
Дальше по улице, в ста метрах, Рябов вышел из машины.
– Может быть, за город как-нибудь съездим? – предложил Григорьев.
Это было как обещание будущей встречи. Инга пытливо заглянула в глаза своему спутнику. «Прав был Андрей, – подумал с тоской Григорьев. – Она уже видит себя если не моей женой, то постоянной любовницей. Надо рвать. В момент. Бесповоротно». Он только подумал так, но вслух произнести не осмелился. Кто знает, что у нее на уме. Еще закатит истерику. Прямо здесь, при водителе, при охране.
Рябов потянул к себе винтовку, но замешкался на несколько мгновений, потому что мимо проехала машина, осветив его фарами.
– Знаешь, я хотела тебе сказать…
Инга шептала, и было в ее шепоте что-то такое, что Григорьев понял – объяснения не избежать.
– Я хотела тебе сказать, что слишком серьезно ко всему этому отношусь.
– К чему? – поинтересовался Григорьев, едва удерживая вздох.
– К отношениям, которые между нами сложились. Я не хочу, чтобы у нас все было невсерьез…
– Ах, как прав был Бородин!
– Я не такая, пойми.
Григорьев вскинул голову.
– Я к тебе в жены не набиваюсь, – торопливо произнесла Инга. – Но только…
Судорожно вздохнула, перевела дыхание.
– Только прошу тебя, не относись ко мне, как к игрушке. Если для тебя все это не серьезно, если ты мной тяготишься – лучше уж пусть ничего не будет. Расстанемся – и все.
Легкий ветерок шевелил ее волосы. От этих волос исходил такой умопомрачительный запах – Григорьев знал этот запах – она пользовалась каким-то чудным шампунем.
– Ну что ты такое говоришь? – сказал он мягко. – Решила, что я хочу тебя оставить?
Привлек Ингу к себе и поцеловал в губы.
Поцелуй был очень короткий и оборвался внезапно, потому что пуля попала Григорьеву в голову. Капли мозга из разбитого черепа брызнули Инге в лицо. Она сначала ничего не поняла, лишь отступила на шаг от осевшего на заплеванный асфальт Григорьева, а из машины уже торопливо выскакивали охранники. Что-то мешало Инге рассматривать происходящее, она инстинктивно провела ладонью по лицу и увидела липкую кровь на своей ладони. И тогда она закричала. Крик был истошный, в доме стал зажигаться свет, и женский голос откуда-то сверху крикнул:
– Ингочка! Дочечка! Что случилось?!
И Инга потеряла сознание.
25
Часы на стене мерно отсчитывали время. Шесть тридцать утра. Даруев поднял на доктора красные после бессонной ночи глаза:
– Долго еще?
Доктор был выжат, как лимон, и у него даже не было сил пожать плечами, он лишь негромко произнес:
– Думаю, скоро.
Рябов полулежал в похожем на стоматологическое кресле и был похож на пребывающего в глубоком и спокойном сне человека. Доктор уже освободил его от датчиков.