Помереть не трудно
Шрифт:
Меня окружили запахи мёда и горячих, нагретых солнцем сосновых шишек.
— Я хочу высказаться в пользу господина Стрельникова, — словно камни перекатились в недрах железной бочки. — Диаспора стригоев признала его своим Владыкой. Он — тот, кто рождается раз в поколение, он — Даритель. Умертвить его будет большой ошибкой.
— Стригои не имеют голоса в Совете, — скрипуче заметил Спичкин. — И Совету нет дела до политических интриг в их среде.
— Портить отношения с князем Неясытью сейчас, когда только образовалось шаткое подобие мира, кажется мне слишком недальновидным, — спокойно
— Князь Неясыть допустил появление в Москве неконтролируемого, едва оперившегося стригоя, — парировал Спичкин. — Он не обеспокоился тем, что новообращенному надо как-то кормиться, а лицензии у него нет… Так что можно это расценивать, как открытую провокацию.
— Сей стригой не принадлежит к Московской диаспоре, — теперь Гиллель поднялся со своего места. Его голос звучал громко и уверенно. — Не-жизнь выбрала его случайно. Это побочный эффект его противостояния с магом Лавеем.
— Значит, его кровь отравлена вдвойне, — упрямо затряс своей папкой Спичкин. — Все мы помним, какие беды обрушил на нас Лавей семьдесят лет назад. Помним, как тяжело было с ним справиться. А теперь нам говорят, что он создал птенца!.. — Советник обвёл взглядом ряды. — Разве мы желаем ещё одной схватки? С учеником Лавея?
— Я не сказал, что Стрельников был его учеником, — спокойно поправил Гиллель.
— Но это же очевидно, — пожал плечами Спичкин. — Зачем ещё Лавею обращать человека?
— Отчёт о том происшествии был предоставлен Совету ещё в прошлом месяце, — вдруг сказал со своего места отец Прохор. — Александр Стрельников проявил беспримерное мужество в борьбе с колдуном. Лишь благодаря его самоотверженности нам удалось обнаружить лёжку и принять своевременные меры против орд тератосов, едва не затопивших улицы Петербурга, — добавил он.
— Он добровольно стал одним из них, — Спичкин упёр кривой перст мне в грудь. Я понял, что секретарь прекрасно осведомлён о перипетиях нашего противостояния Лавею. — Стригой — существо, которое по определению принадлежит злу. Он не может испытывать высоких чувств и порывов души, ибо уже мёртв. Я лишь хочу довести до конца то, что уже случилось.
— Он прошел серебряное крещение! — выкрикнул отец Прохор. Голос подростка дал петуха, но никто и не подумал рассмеяться. — Он выжил после испытания гробом и серебром, и он никогда не пил кровь.
— Это так? — грозно спросил князь. Его глаза вперились в меня, словно дула пистолетов.
Я не мог произнести ни звука. Во рту так пересохло, что не получалось даже сглотнуть. Язык стал похож на кусок пемзы.
— Не совсем, — наконец совладал я со своим голосом. Этому человеку невозможно было солгать. Или даже утаить часть истины. — Чтобы выследить Лавея я должен был принять метку.
— Вот видите! — закричал Спичкин. — Единожды согрешив, он сделает это снова, — он обвёл зал безумным взором. — Стрельников может стать Владыкой, предводителем стригоев, какого не было вот уже триста лет — и представляет далеко не потенциальную, а весьма существенную угрозу. Которую я предлагаю искоренить в зародыше.
Зал заволновался. Я видел, как многие склоняли головы в знак согласия словам Спичкина.
— Я отдаю своё Слово за стригоя, — неожиданно сказал человек-медведь. — При жизни он был хорошим человеком, и в посмертии пока не совершил ничего дурного. В его груди бьётся благородное сердце.
— Я тоже отдаю своё Слово за стригоя, — словно эхо, откликнулся со своего места и Гиллель.
Я чуть выдохнул.
Это обсуждение, где все говорили так, словно меня и нет, изрядно пугало. Пугал Спичкин — своей целеустремленностью в попытках меня истребить он был похож на комодского дракона. Пугал князь Шуйский — своим равнодушием, своим беспристрастием он представлялся мне существом запредельным, которого заботы дольнего мира уже не касаются.
Пугал своим молчанием Алекс.
И когда я увидел, как упорно отстаивают мою жизнь Гиллель, отец Прохор и человек-медведь, имени которого я даже не знал, где-то под сердцем затрепетала надежда.
— Необходимы три поручителя, — взвизгнул Спичкин. А потом добавил, бросив взгляд на Владимира: — И они не должны быть дознавателями.
Со своего места опять поднялся отец Прохор.
— Я отдаю своё Слово за стригоя, — веско бросил он. И теперь в голосе его не осталось ничего от подростковой неуверенности. Передо мной вновь был высокий, чуть сутулый старец, в монашеской скуфейке, с белой, до пояса, бородой.
— Вы не можете, святой отец, — Спичкин заявил это триумфально, чувствуя своё превосходство и не скрывая этого. — Как лицо духовное, вы не имеете права вмешиваться в дела мирские.
— В данном случае я выступаю, как член Совета.
— К сожалению, я должен согласится с господином Спичкиным, — великий князь даже не поднял головы. Он смотрел вниз, на кончик своей шпаги, словно всё происходящее было ему глубоко неприятно. — Вы, как лицо духовное, имеете лишь совещательный голос, святой отец. Так что… — подняв голову, словно это был тяжкий груз, Шуйский обвёл взглядом кресла. — Кто-то ещё может поручиться за этого стригоя?
Я видел, как отвернулась, словно её это не касается, ведьма Матрёна. Как делает вид, словно что-то пишет в телефоне, Пантелей Степной. Владимир вцепился зубами в козырёк своей кепки…
Море лиц, чужих, пустых, равнодушных… Что им какой-то заезжий стригой? В конце концов казнь — это даже интересно. Будоражит нервы.
— Быть по сему, — великий князь стукнул кончиком шпаги в пол. Вместе с этим звуком куда-то провалилось и моё сердце. — Стригой Стрельников приговаривается к немедленному наложению «оков Справедливости» первой степени. Охрана! Приступить к исполнению приговора.
Не было никакого перехода. Никакой преамбулы. Вдруг големы, что стояли кругом сцены, у перил амфитеатра, одновременно протянули ко мне правые руки и из ладоней их брызнули, целясь в меня, лучи света.
Я назвал их лучами, хотя это был не свет. Это был неизвестный мне вид магической энергии, до того плотной, почти осязаемой, что она оставляла следы на сетчатке глаз и на коже. И болезненные, хотя и невидимые ожоги.
Эта энергия обвилась вокруг моей шеи подобием удавки и начала душить.