Помощник хирурга
Шрифт:
мы перехватили письмо.
— Сэр Джозеф, назовите же эту доминирующую группировку, и имя ее руководителя.
— Это «Братство», — передавая письмо, ответил сэр Джозеф, — а имя вы скорее узнаете из подписи, чем из моих жалких попыток правильно его произнести. Да и пишет он как курица лапой.Стивен посмотрел на подпись: «Рамон д’Ульястрет-и-Касадемон». В какой-то мере он ожидал встретить это имя: упоминание «Братства» уже заставило его сердце трепетать, а брошенный украдкой взгляд на рукописный текст подготовил. Но даже так доктор вздрогнул при виде знакомой, но встреченной при столь невероятных обстоятельствах подписи, подписи своего крёстного,
— Вы знаете этого джентльмена? — спросил Блейн.
Было бы странно, если Стивен не знал. В Каталонии его детства родственные связи значили очень много, и он кучу времени провёл в доме крёстного. Эн Рамон тогда был его героем — страстный патриот, прослеживающий свою родословную по женской линии до самого Вифреда Волосатого,[4]отказывающийся говорить на испанском, если только не находился, по его выражению, за границей, то есть в Арагоне или Кастилии. Неистовый охотник, настоящий матёрый хищник, что в родных горах, что в лесах. Именно ему мальчик Стивен обязан был первым добытым волком, медведем, гнездом могильника, не говоря уж о выхухоле и виверре. Искусный наездник и неутомимый оратор. Героический оттенок его фигура получила в связи с тем, что стало известно Стивену с годами:
оказалось, что гордость Эн Рамона включала в себя изрядную долю тщеславия. Для неискушённого взгляда его страсть к превосходству, к стремлению вести, а не быть ведомым, являлась своего рода помехой в деле достижения каталанской автономии.
Присмотревшись же более пристально, в крёстном можно было обнаружить нечто большее, чем своевольное безрассудство. Но, несмотря на всё это, Стивен испытывал к нему неподдельную привязанность. Его безвредная любовь к пышным нарядам, стремление к превосходству, да и пороки посерьёзнее не стоили много, когда речь заходила о его храбрости, обостренном чувстве чести, великодушии и неизменной доброте в отношении крестника. Стивен помнил его, вышагивающего по продуваемому холодным ветром Ульястретскому холму в раскачивающемся в такт шагам мальтийском плаще, декларирующего стихи о случившейся во времена деда осаде Барселоны, когда каталонцы и англичане под командованием лорда Питерборо разбили испанцев.[5] Без сомнений, поэзия бы вышла более впечатляющей, хотя и менее трогательной, если бы имя Питерборо не рифмовалось так часто со словом «разбойник».
— Я знаю его, — улыбнулся Стивен. — Каково снабжение гарнизона?
— Иногда запасы привозят из Данцига, гораздо чаще издалека на датских судах. Мы недавно захватили одно из них — в тот самый день, когда были отправлены рапорты — но единственным грузом оказались вино и табак. Боюсь, они не нуждаются ни в амуниции, ни в пополнении своих припасов. Кладовки забиты сухарями и солониной, а свежей воды — хоть упейся (а вода не нуждается в пополнении – на острове есть пресный источник) откуда вода непонятно, если хоть упейся . При худшем раскладе можно продержаться более полугода.
— Вино и табак, возможно, не предметы первой необходимости, — заметил Стивен, — но они изумительно бодрят средиземноморский ум. А это, я полагаю, план самих укреплений?— Именно так. А вот рекогносцировка. Этими картами мы обязаны юному литовцу, о котором я говорил, очень деятельному юноше и одному из самых выдающихся лингвистов, что я встречал. Он владеет всеми балтийскими языками, хотя и признаёт, что его эстонский и финский далеки от совершенства, зато английский просто великолепен, как, насколько
— Очевидно, что это дело для меня, — ответил Стивен. — Сомнений быть не может. По правде говоря, я уже упомянул об этой возможности своему другу Обри и потому опоздал — пришлось заглянуть к нему по этой причине. Мне бы очень хотелось отплыть под его началом. Я бы предпочёл рассчитывать на его поддержку, чем какого-то незнакомца. Он весьма опытен, что, как вы изволили заметить, необходимо для подобной операции, просто Одиссей на море, каков бы ни был на суше. И он имеет желание и возможность отправиться вместе со мной.
— Разумеется, мы очень вам признательны, дорогой Мэтьюрин, — пожимая руку доктору, сказал сэр Джозеф. — Правда, очень признательны. Что до Обри — он подходит идеально, нужно лишь разрешить сложности, связанные с рангом. Морские офицеры, знаете ли, удивительным образом щепетильны, когда речь заходит о положенных им привилегиях, а единственное судно, которым мы располагаем — всего лишь шлюп, — но это, конечно же, лишь частности. Уверен, судно подойдёт.
— Скажите, — сказал Стивен после минутного молчания. — Понсич ставил какие-то условия, отправляясь на Гримсхольм?
— Да.
— Интересно, совпадут ли они с моими? Необходимы гарантии, что в случае успешного окончания моих переговоров каталонские солдаты не должны считаться военнопленными, их должны доставить в Испанию свободными людьми с оружием и имуществом и обращаться с соответствующим уважением. В любом случае, я должен иметь возможность предоставить такие условия, и мне бы очень не хотелось отречься от своих обещаний. На самом деле, я настаиваю, чтобы эти условия были твёрдо гарантированы.
— Прекрасно вас понимаю. Конечно, гарантий я дать не могу — такие гарантии дают наверху. Но так как Понсич высказал практически аналогичные пожелания, не сомневаюсь, что и в этот раз их предоставят.
— Хорошо. Просто прекрасно. Есть ли ещё какие-то документы, которые мне стоит увидеть?
— Схемы, планы с оценкой военных позиций: на самом деле, ничего интересного для нас с вами. Вероятно, стоит оставить их на завтра, когда юноша, о котором я упоминал, сможет дать свои пояснения: он располагает многими талантами, но разборчивый почерк в их число не входит. Сейчас же давайте выпьем кофе: мне не терпится услышать о Париже и о том, как вас приняли.Пока хозяин отлучился, Стивен окинул комнату взглядом. Произошли какие-то перемены, и через несколько секунд он понял, что эротического характера бронзовые статуэтки и картинки исчезли, а тут и там появились вазы с цветами. «Пробило три часа ночи, вероятно, надвигается гроза», — прокричал караульный на улице, когда вернулся Блейн.
Они выпили по чашке. Почти опустошили бутылку старого светлого бренди, разговаривая о Париже. Стивен передал наилучшие пожелания от друзей и подарки. Сэр Джозеф весьма учтиво поинтересовался успехами юридических тяжб капитана Обри и был рад слышать, что его помощь оказалась полезна. Затем, когда Стивен собрался было уходить, сказал:
— Скажите, Мэтьюрин, могу ли я обратиться к вам как к доктору?
Стивен кивнул, вновь сел в кресло, и ответил, что будет счастлив.
— В последнее время, — уставившись на кофейную чашку, произнёс сэр Джозеф, — я подумываю о женитьбе.