Помпеи нон грата

Грошек Иржи

– Так вот… – тут я сделал паузу и многозначительно ухмыльнулся. – Мне пришло в голову, как будет развиваться этот роман, еще в Петербурге!

– И в чем это выразилось? – быстро уточнила Юлия Феликс.

– В стихах и прозе, – подчеркнул я. – А теперь следите за интригой… Как только я догадался, что меня дурачат, то совершенно расслабился и поплыл вниз по течению. Вдобавок мне стало интересно – чем это все закончится. Как писателю и мужчине. Неужто и в самом деле вы считаете меня идиотом?

– Да! – хором подтвердили они.

Конечно, женская точка зрения несколько

отличается от медицинской. И если, например, терапевт ставит диагноз и выписывает бюллетень, а дальше выкручивайся как хочешь, то женщины склонны сопроводить пациента в морг, чтобы их точка зрения восторжествовала.

– Кстати, – заметила Юлия Феликс. – Все только начинается…

[12] В девятый день до сентябрьских календ, часов около семи, что всегда соответствует в Помпеях двадцать четвертому августа и трем часам пополудни, я появился в здании Сената и Синода с жалобой на сверлильщиц.

12

Хронология первая: «24 августа. Последний день Помпеи».

Подобные заведения не действуют на меня угнетающе или подавляюще, скорее наоборот – я от души развлекаюсь в бюрократических вертепах. И не чувствую себя лишним винтиком в механизме, а только ненужным шпунтиком, без которого все и так отлично функционирует.

Поэтому первым делом я направился к небольшому фонтану, что исправно попрыскивал в центре атрия, и полюбовался на его работу. Отметил хороший напор воды и прогулялся по анфиладе, чтобы сориентироваться – куда вломиться со своей жалобой. Выбрал самую занюханную дверь и не ошибся. Ведь, как известно, бумага все стерпит, и даже такую горгону, что принимала здесь официальные заявления от граждан.

– Вы разве не видите, что у меня обеденный перерыв? – прокаркала она с куском ветчины, чуть не сказал – в клюве.

– Тогда я подожду за дверью, – согласился я с тем, что вид посетителя тоже не всегда способствует аппетиту.

– Выйдите, – сказала горгона. – Я приглашу вас, когда закончится перерыв.

– А когда он закончится? – уточнил я.

– Ровно через минуту, – сообщила горгона и указала мне на дверь.

В основном женщины делятся на три типа: гетеры, горгоны и грации. И в каждом подразделении не без урода, в смысле внешности и прочих характеристик. Но если гетеры каким-то образом умудряются скрасить свои недостатки, то горгоны их только подчеркивают. А грации просто симпатичные дуры и преимущественно – блондинки…

– Войдите! – разрешила горгона.

За это время она проглотила кусок ветчины и теперь сакраментально улыбалась, как и положено в культовых учреждениях типа Сената и Синода. Однако меня как посетителя едва не хватил кондратий от такой улыбки. Во всяком случае, я вспомнил про священный долг каждого гражданина, только забыл – в чем он состоит. А заодно за каким, собственно, дьяволом сюда приперся.

– Присаживайтесь, – предложила горгона. – Так что там у вас?

– Это сложный философский вопрос… – промямлил

я, предпочитая тянуть резину, чтобы снова не оказаться за дверью.

Уселся как можно непринужденнее на казенную скамейку и принял независимый вид.

– А! – все-таки вспомнил я, зачем пожаловал. – У меня есть кляуза на сверлильщиц!

– И что же здесь философского? – осведомилась горгона, продолжая скалиться, как Медуза. Отчего я старался не смотреть в ее сторону, дабы случайно не окочуриться.

– И сверлят, и сверлят! И сверлят, и сверлят! – сообщил я. – А напор воды все падает и падает! Падает и падает!

– Это закон сообщающихся сосудов, – поведала мне горгона. – А водный смотритель об этом знает?

– Кто-кто? – переспросил я.

– Curator aquarum! – пояснила горгона. – Куратор водопроводов!

– Наверное, знает, – предположил я. – Если это закон!

Тут горгона скорчила такую замысловатую рожу, что даже ее отражение на подносе меня напугало.

– Вначале надо обратиться к нивелировщику! – отчеканила горгона. – Тот замерит напор воды, и если факт преступления подтвердится, а именно – будет обнаружено незаконное ответвление от государственного водопровода, нивелировщик поставит в известность куратора, что на данном участке произошла кража воды по предварительному сговору двух и более лиц или сверление магистральной трубы с целью нелегальной врезки!

– Круто! – оценил я. – А повторить сможете?

– Ignorantia juris nocet, ingnoratio facti non nocet! – изрекла горгона. – Иначе говоря, незнание закона не является оправданием. Однако, если куратор водопроводов не поставлен в известность о факте преступления, он не обязан этот закон исполнять.

– То есть, – уточнил я, – нивелировщик должен сказать куратору, что возле нашего дома промышляют сверлильщицы?

– Да, – подтвердила горгона. – Но мы никогда не узнаем об этом наверняка! Потому что беседа двух и более чиновников всегда происходит с глазу на глаз.

– Простите! – не согласился я. – Допускаю, что два чиновника еще могут беседовать с глазу на глаз! Но четыре чиновника – только пара на пару!

– Вы что собираетесь делать? – ухмыльнулась горгона. – Восстанавливать водоснабжение или глазки у чиновников пересчитывать?

– Конечно водоснабжение! – определился я.

– Тогда завтра утром, чуть свет, обратитесь к нивелировщику, – сказала горгона. – Он заседает в соседнем кабинете.

– Он? – переспросил я. – Или она?

– Чиновник – существо бесполое, – напомнила мне горгона. – Во всяком случае, с восьми часов утра до трех часов дня.

– А после хоть из дома не выходи, – пробурчал я.

Однако горгона пропустила мое замечание мимо своих развесистых ушей. То есть проигнорировала.

– А сегодня попасть к нему на прием нельзя? – поинтересовался я.

Горгона тяжело вздохнула, как будто собиралась в десятый раз подряд доказать теорему Пифагора, и закатила глаза к потолку.

– Вы знаете, который теперь час? – спросила она.

– Нет, – честно признался я. – Вернее, когда заходил сюда – знал, но потом потерял всякий счет времени.