Понтий Пилат. Психоанализ не того убийства
Шрифт:
В каждой шутке шутки только доля. Подчиняясь какой силе, выплыл из памяти этот кинжал?
Кто же ты — Пилат?! Вечный раб Кибелы? Или начал отпускать себя на свободу?
— Скажи, — очень серьёзно сказал Киник, — а ты бы мог приказать казнить… меня?
Пилат молчал долго.
Будь он наместником до конца, он бы ответил: «Нет». Но сам Пилат сказать слово лжи не мог.
— Ты — кто? — углубил вопрос Киник.
«В самом деле, — подумал Пилат, — кто я? С Уной один, с начальником полиции — другой, в боевом строю — третий, на подходе к „красным светильникам” — четвёртый, а с ним, с Киником, — пятый? Целая толпа… Я — толпа?..»
— Если казнить меня ты колеблешься, — поднявшись, произнёс Киник, — то к власти
Пилат ошарашенно смотрел на Киника.
— Обнаружил ещё одну посмертную жизнь? — перешёл к обороне наместник.
— Можешь назвать это и так. И ты труп или принимаешь, или нет. Соответственно, и путей у тебя только два: или казнить любого… да, даже того, кого подводит Провидение, чтобы тебе же и помочь… Или… Пилат, давай, бежим отсюда, а?.. Брат?!..
Наместник нахмурился.
— Представляешь, — горячо заговорил Киник, — небольшая хижина, скромная одежда, собеседник, не отягощённый страстью сохранить и приумножить, — следовательно, в мысли полностью раскованный… А если в хижине появляется женщина, то ты для неё—мужчина … Зачем тебе недоженщина?.. Стоит ли? Чем с такими, лучше оставаться одному. Хотя в простоте человек как раз и вырывается из одиночества. Представил?
Пилат представил. Хижина, прилепившаяся к скале, — это горы? да, получается, горы… — защищающие от ветра деревья, костёр, напротив гость — Киник… Только одет он не в дорогую цельнотканую одежду хранителя, а в нечто такое, что больше напоминает одежду пастуха. Да Киник ли это? Седина на висках…
Пилат представлял горы родного Понта — и они были прекрасны.
А наместник поднялся и, небрежно кивнув хранителю, молча направился к выходу.
глава XIII
на помощь приходят… скифские боги?
«Да и место какое выбрано для убийства — кварталы мстящих духов! — размышлял Киник, когда ушёл наместник. — Действительно, более безлюдного места найти невозможно — тем более по ночам. Но кто из живущих считает себя настолько без греха, что рискнул появиться там ночью? Пилат — ладно, его завернули, повели, не знал куда идёт… — Киник задумчиво почесал бровь. — Неотмщённые… Интересно, а не размышляет ли сейчас Пилат о всех тех несправедливостях, которые он совершил в своей жизни? И что есть справедливость?..»
«Полиция… Они при исполнении… Ходячие должности. Когда они решились вступить в обитель духов? Днём? Или ночью? А исполнители? Как они решились? Ночные хозяева города?.. Сомнительно: им ли не знать — и бояться! — своего прошлого? Убийство в квартале мстящих духов мог совершить только беспорочный — в собственных глазах. Кто? Не гетера же? Хотя да, и гетера, но только храмовая. Это в их вере замечательно поставлено: что ни делай — всё воля богов… Но в городе нет ни лупанария, ни восточных блудилищ. Но следует ли из этого, что нет и священных блудниц? Которые веруют, что они благодетели мира?.. Скажем, та лунная гетера? Впрочем, она внутреннюю границу квартала не переступала… Любовника убивали как минимум двое — беспорочных… Беспорочных?»
Киник пытался собрать воедино разрозненные мысли, но чего-то не хватало…
Чего?
Оставалось ждать: если недостающее ему нужно, оно придёт само.
— Да, а Кибела?.. Муж её—Аттис… Скопец. Но Пилат — отнюдь не Аттис… Тогда почему — Кибела?.. Почему? Потому что — мать богов?.. Богоматерь… Богоматерь?.. — расхаживая по Хранилищу, вслух размышлял Киник. — Вила Сида… Злата Майя… Или — Лада… — вспоминал Киник имена богинь, которые у разных народов считались матерями богов неба. — Мать богов! Лада! А кто у неё супруг? А супруг у неё… Ну конечно же — Велес! Конечно же! Он её и ребёнок, и супруг! Бог власти!
От жаром полыхнувшей догадки у Киника пересохло горло.
Пить захотелось мучительно.
Киник вышел из Хранилища во дворик и шагнул к одному из тех деревьев, которые были непременным атрибутом, наверно, всех библиотек ойкумены. У этого удивительного дерева названий много, а Киник называл его земляничником — из-за исходившего от него аромата.
Земляничник под окнами библиотек оказывался потому, что ствол его был красивейшим образом закручен по оси, кроме того, ветви его составляли причудливые ломаные линии и фигуры, некие, как могло показаться, тайные знаки, которые, по бытующему мнению, способствовали объёмности мысли.
В тени этого дерева размышлений, у пятнистого зеленоватого ствола, стоял кувшин с водой. Он в Хранилище при появлении здесь Киника уже был, а появился, возможно, вместе с основавшими библиотеку римлянами. Кувшин был богато украшен причудливой росписью, которая, однако, влагу пропускала — наружные стенки были всегда влажные, выступившая влага, испаряясь, сосуд охлаждала, потому вода в нём оставалась прохладной даже в самую жару.
Киник не потрудился искать плошку и стал пить прямо из горлышка. Напившись, Киник заметно полегчавший сосуд бережно вернул было обратно к корням древа мыслителей, но, не донеся, разогнулся и, подойдя к посаженной им небольшой оливе — дереву, посвящённому Гераклу, — совершил возлияние и уж только затем вернул кувшин к стволу земляничника. Оливу Киник выкопал на горе, которая в честь этого дерева так и называлась — Масличной или Елеонской. Гора, вернее холм, располагалась рядом с городом и была поделена на участки теми из горожан, которые любили повозиться в саду. Кинику там нравилось — уж не Гераклу ли она была некогда посвящена? — даже название: Елеонская — и порой он на одном из пустующих участков ночевал.
— Значит, сейчас при Кибеле — Велес! Бог власти! А Велес тот — Пилат! Как всё… просто! Она же и сделала его Велесом! Подобно тому как Лада низвела Солнце-Истину до Велеса, наместница продолжает низводить мужа до бога-властелина. Как же всё просто! Вот и разгадка смысла убийства!
Имя бога Велеса означало: Власть.
Богом он был для Киника притягательным. Нет, согласно с прочими киниками, Киник веровал в Единого Бога, а сонмища божеств полагал не небесного, а земного происхождения. Сонм богов не был пустышкой, в их жизнеописаниях был великий сокровенный смысл — они были ключом к постижению им поклоняющихся, к постижению будущего людей, их жизненной доли. Велес для критического ума Киника был странным и одновременно особенно привлекательным потому, что у Киника ещё не случалось повода обдумать смысл перерождений этого бога — а ведь в каждом из воплощений Велес был несколько иным. Смысл в этих изменениях был — но какой?
Первый раз Велес был порождён непосредственно Родом-Прародителем, являющимся и матерью богов, и их отцом одновременно. В этом воплощении Велес был прекрасен. Он был богом Солнца, его теплом, он нёс Истину, он был воином-защитником, он умел любить свою жену и был ей верен. Словом, Велес, если таково было его имя уже в первом рождении, был совершенен.
Но юный Велес, прожив всего несколько тысяч лет, погиб, унеся с собой в следующее воплощение проклятие, со временем его погубившее, — тавро от богини любви Лели. Получил он его при следующих обстоятельствах: Леля давно надеялась выйти замуж, но то ли не находилось желающего терпеть её выходки, то ли она ни с кем не могла сойтись характером, — словом, она была без семьи, страдала и потому очень обрадовалась, когда у них в доме появился жених — милый её сердцу. Дело шло к свадьбе, однако жених поставил условие, чтобы отец Лели отпустил заточённого им в темницу Велеса-Истину. Отец выполнил просьбу не столько жениха, сколько дочери — и свадьба немедленно расстроилась.