Понурый Балтия-джаз
Шрифт:
– Может, технари?
– предположил я.
– Думаете?
– Классики в ораве не работают, - ответил я скучно.
– Классики, конечно, вечны. Но их ведь, как говорится, хвалят, не читая, - сказал бандитский генерал Ге-Пе, эсквайр и интеллектуал.
– Да и где теперь они все, классики?
Армейские фольклорные привычки - как блохи. Они перескакивают с одного офицерского поколения на другое - откуда-то с Крымской войны, описанной Толстым в "Севастопольских рассказах", через все другие походы, на Великую Отечественную, далее - на корейскую, с корейской - на индокитайскую, афганскую,
В Легионе песен-слезниц или баллад-самовосхвалений я не слышал. И, насколько мне известно, не распевают таких в американской, британской или какой другой армиях. Околоокопные песни, в которых лесная тропинка выставляется дорогой национального значения, а стакан спирта, банка с тушенкой и половое воздержание - источником вдохновения лирического героя и символом причастности к боевым действиям, могут сопровождать только подневольное войско.
Офицеры, впечатленные шансонами, которые романтизируют плохо оплачиваемую службу, непригодны для индивидуальной оперативной работы. Реакция на стресс у таких людей, отвоевавших в джунглях или горах в условиях душевной зашоренности, проявляется чаще на уровне инстинкта. Они привыкли к алкоголю и табаку, некоторые - к наркотикам. После поступления на частную службу с хорошей оплатой у большинства начинаются путаные отношения с женщинами вне семьи. Подобный стиль жизни недопустим для профессионала, которому предстоит выживать в реальном подполье.
Чико Тургенев был исключением. Он имел афганский опыт. Впрочем, всю его жизнь и образ этой жизни можно считать исключениями. Как и нашу встречу в этой жизни. Не знаю, встретимся ли в другой...
...Весенней ночью 1997 года его вытащили с заднего сиденья "Вольво" шея была обмотана окровавленными полотенцами - и на кожаном пальто пронесли мимо меня через калитку на задворках московской больницы Склифосовского. Я, прижимая одной рукой к груди свернутое одеяло с собственным раненым, другой совал кредитку пьяному привратнику в камуфляжной куртке. Семенящие с телом оттолкнули меня, сбили охранника в грязь и, часто махая далеко отставленными руками, будто выгребали против течения, устремились в приемное отделение.
Охранник, потерявший очки, сел в черной луже и заорал им вслед:
– С животным куда?! Нельзя с животным! Тут для людей...
Он путал с пьяных глаз. С животным приехал я. Приблудившийся к нам обожаемый кот Порфирик-Гарсиа, кастрированный лазером в клинике Хохлачева, вывалился с шестого этажа на цементный козырек над подъездом. Воспользовавшись царившим мраком и дурью привратника, я и влетел в длинный коридор приемного отделения в поисках срочной хирургической помощи для кота.
Раненый лежал на полу. Из-за приоткрытой двери с табличкой "Хирургия" доносился просящий голос:
– Все равно какое имя. Лечи человека! Пока нет паспорта. Потом будет... Хорошо, запиши Тургенев. Имя? Имя - Чико... Без отчества. Пока нет отчества. Потом будет. Лечи, пожалуйста, сразу! За нами не заржавеет...
Я любил учиться языкам. Мне понравилось: "не заржавеет".
На смуглой коже кровь только кажется маслянистой и темной. Поэтому друг Чико напрасно орал, что задета артерия.
– Что с ней?
– спросила старуха, рядом с которой я уселся на ободранный диванчик в ожидании благоприятного момента.
– Бедная, бедная...
– Это кот, - сказал я.
– Упал. Только бы не сломанный позвоночник.
– А мой отравился, - сказала она.
– Кто отравился?
– Внучек. Промывают теперь. Тоже тварь Божия...
– Кто тварь Божия?
– Кот ваш...
– Уносите кошку, немедленно, - сказала подошедшая медсестра.
– Совсем охамели...
Я встал. Бумажка, предназначавшаяся привратнику, торчала из нагрудного кармана моего пиджака.
Санитары ловко загрузили Чико в тележку. На рысях покатили в конец коридора к операционной. Двое из свиты побежали рядом.
– Милая, - вступилась старуха.
– Пусть себе, разреши подождать, может, доктор согласится.
– Пожалуйста, - сказал я.
– Если можно и после всех, конечно. Первая помощь. Только. Посмотреть, что с позвоночником. Потом я отвезу к ветеринару... За мной не заржавеет.
Сестре тоже понравилось выражение.
Деньги она взяла.
– И много ты дал?
– спросила старушка.
– Вам спасибо за поддержку, - сказал я, доставая другую купюру. Купите внуку конфет.
– Это что же за деньги такие?
– Возьмите, возьмите, они не русские, но хорошие.
Из операционной вернулся парень, который просил за Чико.
– Через минут сорок, ну час, зашьют, и уедем, ещё ляжку задело, сказал он второй паре свитских, остававшейся в коридоре.
Парень подобрал с пола залитое кровью кожаное пальто, вывернул, проверяя, карманы, скомкал и сунул под диван.
Старушка согнулась посмотреть.
– Выбросили, как думаете?
– спросила она у меня.
– Можешь взять, бабуля, - сказал ходатай за Чико.
– Кожа отмывается, если сразу и холодной водой...
– Ай, милай!
Я получил обмякшего Порфирика-Гарсиа через час после отъезда кавказской братвы. Позвоночник оказался не поврежденным. К утру ветеринар на улице Россолимо, куда я поехал из "Склифа", ввинтил стальной штырь в раскрошенную кость правой задней лапы.
Наутро я перепроверил подслушанное имя.
Шлайновская служба не располагала информацией о Тургеневе.
Человек из конторы на улице академика Королева, выдававшей лицензии на частную сыскную деятельность, слышал кликуху Чико, но особых подробностей сообщить не смог. Однако кое что имелось.
Подлинное имя - Вагаршак Овсепян, гагринский армянин.
Первые сведения: боец у прибалтийского, а точнее, петербургского авторитета Эфраима, стационарного бандита, то есть бандита, имевшего постоянное логово - три номера люкс в гостинице "Пулковская" возле аэропорта. Известность пришла позорным образом. Милицейский наряд из аэропорта донес Эфраиму, что трое его бойцов затеяли драку в ресторане. Попросив ментов повременить с протоколом, Эфраим прибыл на место и приказал орлам бежать напрямик полем в гостиницу, пока он едет туда же машиной по шоссе. Успеют до него - прощены. Не успеют - стоит ли возвращаться на работу?