Попаданец в себя, 1970 год
Шрифт:
– Не бойтесь, пацаны, – сказало существо тоненьким голоском.
Этот голосок, напоминающий кукольный, нас слегка успокоил. Мы подумали, что это какой-то, еще неизвестный нам, псих. Психов в нашем районе жило два и оба были безобидными. Первый – Вовка Хрущев, был маленький и все время пьяный. Днем он просил милостыню на паперти в центральной церкви, а вечерами бродил где попало и всем читал наизусть отрывки библии. Он почему-то считал себя половым гигантом, и все угрожал, будто изнасилует кого-нибудь из мальчишек. С похмелья он, наоборот, просил изнасиловать его, спускал
Второй, чистенький, весь какой-то выглаженный, старичок с аккуратно расчесанной бородкой, воображал себя регулировщиком. Он целыми днями стоял на перекрестках и указывал машинам, куда ехать. У него был самодельный жезл, покрашенный, как у милиционеров, вот только речь его никто не понимал, так как его слова состояли всего из нескольких, одинаковых звуков. Так обычно пытаются «говорить» глухонемые.
Здоровяк прошел в беседку и сел на пол, выставив черные, широкие ступни с крепкими, желтыми ногтями. Сидя на полу, он был вровень с нами, хотя мы сидели на скамейке.
Валька вспомнил, что он командир, и строго спросил:
– Чего надо-то?
– У меня деньги есть, – пропищал мужик.
Он засунул здоровую, как лопата, руку в карман, извернулся, нашарил там, вытащил тридцатирублевку, протянул Вальке. – Пацан, сходи, купи мне коньяк с двумя костями, а на сдачу – себе, что хочешь.
Коньяком называлась гомыра, денатурированный спирт, который продавался в керосиновых лавках и стоил 18 рублей. На бутылках с гомырой изображали череп с костями, как на электробудках. Его покупали те, у кого были не керогазы, а примусы, а некоторые мужики предпочитали денатурат сучку – водке за 23 рубля 50 копеек. У меня дома для доктора Дубовика покупали водку столичную, за тридцать рублей семьдесят копеек, это считалось дорого.
Валька мгновенно схватил денежку, мигнул Новожилову и слинял. Он, признаться, был скуповат, но в данной ситуации никто не сомневался, что Валька ни копейки не зажилит: общак – дело святое.
– А ты, – блеснул мужик на меня своими странными глазами из-за завесы волос, – сынок, закусь бы организовал. Сможешь?
Глава 36
– А ты, – блеснул мужик на меня своими странными глазами из-за завесы волос, – сынок, закусь бы организовал. Сможешь?
Я весьма сомневался в своих возможностях на этот счет. Кухня была абсолютной маминой вотчиной и посторонние там не приветствовались. Но и отказаться было нельзя. Поэтому я поступил прямолинейно – сбегал домой, выпросил у мамы пару бутербродов с собой («Не буду же я один есть, а пацаны смотреть!» «Сядь за стол и поешь, как человек!» «Ну, мы там играем, я пропущу!» «Сколько раз я тебе говорила, что на
Тут и Валька вернулся. Кроме гомыры, он принес кулек ирисок, кулек кедровых орех, две бутылки сладкого напитка «Крем-сода», четыре папиросины «Север» и здоровый кусок серы – сибирской жвачки из смолы сосновых деревьев.
– Все потратил, – сказал он, отдышавшись, – ты сам сказал. (Валька на улице ко всем взрослым обращался на «ты»).
– Все путем, – пропищал мужик, – как договаривались. Стакан найдется?
В беседке выпивали часто, так что со стаканом проблем не было. Три граненных, увесистых стакана лежали на стропилах, под крышей. Вскоре стол был накрыт и был этот стол вполне приличным, а мои бутерброды – один с сыром, два с колбасой, выполняли роль деликатесов.
Мужик извлек откуда-то здоровенный кинжал с пластмассовой наборной рукояткой, разрезал каждый бутерброд на пять частей, набухал эту гадость в один стакан до половины, а в два других – чуток, на донышке, протянул стакан Вальке, а второй, чуть задумавшись, – мне.
– Вздрогнем, пацаны, вон закусь какая классная.
У меня внизу живота сразу похолодело. Я и водку-то еще ни разу не пробовал, а тут – гомыра, чистый спирт, подкрашенный какой-то гадостью!
Валька ехидно посмотрел на меня, чокнулся с мужиком, вывернул губы, чтоб не обжечь, одним глотком выпил денатурат и сразу, не выдыхая, запил «Крем-содой». Лицо его порозовело.
Выхода у меня не было. Я точно так же вывернул губы, выплеснул в рот розовую жидкость, с трудом проглотил, судорожно схватил бутылку с напитком и, едва не поперхнувшись, запил. Валька помрачнел, он надеялся, что я побоюсь. Другие пацаны смотрели на нас с опасливой завистью.
– Молодцы пацаны, – прокомментировал мужик, с интересом за нами наблюдавший своими странными глазками, – теперь я.
Он легко, как воду, выпил спирт, взял кусочек бутерброда с колбасой и не спеша начал его жевать.
Спирт пожег у меня в кишках и улегся. Стало легко и приятно. И очень здорово, что сидим такой дружной, мужской кампанией. Я дружелюбно посмотрел на Вальку, он ответил мне таким же взглядом. Ему тоже было хорошо.
– А вы кто? – спросил, молчавший пока, Трегубов. Он был интеллигентным мальчиком, не умел драться, стеснялся девчонок, боялся темноты, но мы его принимали в кодлу, так как он здоров умел прикалывать, рассказывать всякие истории. Он много читал, мог по-памяти рассказать всего «Графа Монтекристо» или «Айвенго». Поэтому ему прощали даже очки.
Мужик вытащил из бездонных карманов кисет, свернул здоровенную козью ножку, прикурил и сказал из-за дымовой завесы:
– В бегах я, мне бы закурковаться на день – другой. Поможете?
Теперь все стало на свои места. Беглые зэки в послевоенные годы были для нас явлением таким же привычным, как городские воробьи. Помогать им в Сибири не считалось зазорным, напротив, в маленьких деревнях ночью хозяйки выставляли на крыльцо нехитрую снедь – картоху в мундирах, молоко в кринке, хлеб, соль, сало…