Попаданец в себя, 1970 год
Шрифт:
Прошел месяц моего отшельничества. Жилось более чем хорошо: хвойный воздух лечил не только душу, я буквально ощущал, как каждая клетка здоровеет и наполняется энергией. Утрами со рта не было больше гнилостного привкуса, утром я жевал хвойную веточку и дышал свежестью бытия!
Отлично шли стихи. Общая тетрадь уже наполовину заполнилась.
Под образа! А нет их – под березы. Молиться и прощения просить. А утром будут росы, Словно слезы, Мне голову осеннюю лечить. И душу мне омоют, Я поежусь, Стряхну с щеки Лихого комара. Шуршит в траве Не мышка и не ежик, И не щенок, играющий с утра, И не мечта, Забытая навеки, И не судьба, Проклятая на век. А солнце Словно бритвой режет веки, И плещется На гребнях сопок Снег. ЯСтоль же удачно писался роман. Роман – предостережение, фантастика апокалипсиса, вести из 2020 года. Я ничего не выдумывал, даже сюжет не изобретал, мой герой – молодой поэт просто замерз в 1970 в тундре под Норильском, а когда его нашли в 2020 году и разморозили, ожил. Но начал стремительно стареть. Он проживет два месяца, но за это время успеет получить материальную независимость от благотворителей и объездить всю планету. Подмечая, как гибнут леса и болота – легкие Земли; как гибнут моря и океана, задыхаясь бензиновыми парами и пластиковым безумием; как вместо вкусных овощей на прилавках магазинов появляются безвкусные уродцы гидропоники, а фрукты сохраняют свежесть месяцами, мумифицируясь. Он будет пить молоко, которое не скисает: он будет жарить белесую яичницу от кур, не видевших землю и траву с солнцем; он будет носить пластиковую одежду, от которой кожа покрывается алыми пятнами и дышать воздухом, в котором почти нет кислорода. И стареть, так как организм наверстывает процессы, заторможенные льдом.
Но моему герою не суждено будет умереть от старости – он умрет от гриппа, от пандемии китайского боевого коронавируса!
Книга дошла до половины. Мой герой в Финляндии, где отрицательная рождаемость. Прирост населения вычисляется разностью между количеством родившихся и умерших на данной территории за определенный период времени. Если родилось больше, чем умерло, то естественный прирост положительный. Если родилось меньше, чем умерло, то естественный прирост – отрицательный, иначе говоря – убыль населения.
Финляндия не единственная европейская страна, которая столкнулась с проблемами прироста населения. Пока Финляндия остается богатой европейской страной. За подходящих приезжих специалистов уже идет борьба – например, медсестры просто нарасхват.
Но низкий уровень рождаемости – словно моток колючей проволоки, который опутывает все проблемы финнов.
Поля, отвоеванные кровью и потом, достанутся лесным хищникам. Церковный перезвон будет раздаваться среди пустых домов.
Старшее поколение будет жить во все более стесненных условиях, потому что число людей, обеспечивающих им пенсию, сократится. Все узнают жестокую правду. Прибавочную стоимость приносит не техника, а человек, но финнов скоро станет слишком мало.
Сейчас мой новый герой пишет жесткое стихотворение про аборты:
Меня убили, хоть я не родился, Как модно стало нынче убивать: Брать зернышко, в котором появился, И хладнокровно в писсуар бросать. Я не родился, а меня убили, И раньше убивали много раз, Таблетками, уколами травили, Чтоб не открыл ни разу своих глаз. Я не смогу родиться в этом веке. Я, даже, веки не смогу открыть. Какой-то непорядок в человеке, Который может запросто убить. Не счесть всех трупов за одно столетье – Как быстро людоеды входят в раж, – Чтоб я не проявился в этом свете, Абортами берут на абордаж. Зачем сливаться людям в наслажденье, Когда итог банален и уныл: То – не любовь, а просто – упражненье, Чтоб кто-то не рождался и не жил. Чтоб не было на свете Паганини, Чтоб Моцарт не сыграл свой "Реквием", Чтобы никто не повторился в сыне, И дочерей чтоб не было совсем. Как хорошо не нянчиться с младенцем, А в театре куклу к сердцу прижимать, Как хорошо жить логикой – не сердцем, И здравые поступки совершать. Сибирский кедр в скалах прорастает, Поскольку уронил в скалу зерно, А человек зерном пренебрегает, Как будто бы отравлено оно. Волчица за волчонка в схватку с тигром Способна без раздумия вступить, А человек играет в злые игры Под кодовым названием: "любить". О, как легко рифмуется с любовью Еще не проявившаяся боль, Любовь ассоциируется с кровью, Но только это – секс, а не любовь. Любить – убить: поганое созвучье, Любить – и жить: чудеснее звучит… А кто-то до рождения замучен, А кто-то никогда не зазвучит. Оборванные звуки аритмичны, Оборванные струны – скрипки плач, Но наши судьбы более трагичны, Ведь наша мать – наш собственный палач. Нас убивают, чтоб мы не родились, Абортами идут на абордаж, Ни разу мы на свет не появились, Мы в мире существуем, как мираж. Убит за девять месяцев до жизни, Продуманно заранее убит… А кто-то правит бал на смертной тризне; А кто-то на прием к врачу бежит.Кто-то дернул меня за рукав энцефалитки. Я оторвался от клавиш печатной машинки «Эрика» (прозу я пишу сразу для издательства, а стихи – рукой, пером) и посмотрел на наглую белку, избаловал я её вкусным печеньем.
Глава 35
По первой пороше добрый охотник с мелкашкой и лайкой идет белковать. А у меня ни ружья, ни желания кого-либо убивать зазря. Тем более – бельчат, которые давно хозяевами себя чувствуют на моем стойбище!
Но зима вскоре вступит в полную силу, а у меня нет удобного туалета. Конечно, в холода я жопу морозит по кустам не буду, в ведро оправлюсь, но хоть яму поглубже для отходов вырыть надо, метра на три. А весной поставлю там и туалет, будку с дыркой в полу.
Так что нынче я – крот, со штыковой лопатой!
В земле порылся, сготовил завтрак: разогрел перловую кашу с белыми грибами. Грибы в этой тайге замечательные: грузди для засола небольшими кадками: маслята для жарёхи и посола маленьких прямо в бутылке, тех кто пролезет: лисички, их просто посыпьте слоями крупной солью и смородиновым листом проложите – зимой лисички под беленькую очень хороши. Ну и белые, царь гриб и на жарехи, и на засолку, да и сушеный хорош. Не все лесные люди грибы едят, некоторые По-старинке считают гриб баловством, сорной едой. Им медвежатину подавай или нежную кабаргу, в коей и польза, и вкус. В каждой лесной животине и польза, и вкус – сила для человека. У медведя желчный пузырь вырезают, сушат – зело хорош в настое, да и бабам от бесплодия помогает. У кабарги – струна, секреция железы, расположенной под животом самцов небольшого клыкастого оленя. Эта железа, размером с куриное яйцо, содержит густое вещество с резким специфическим запахом – мускус. В народе считают, что это средство способно продлить жизнь и этому есть научное подтверждение. В струе содержатся компоненты, влияющие на продуктивность стволовых клеток костного мозга. Они руководствуют процессом кровообразования, и усиление данного действия народным средством позволяет побеждать серьезные заражения крови, справляться с сильными физическими и умственными нагрузками, а также ослабленным иммунитетом.
Про каждого зверя, про каждое растение в тайге расскажет любой шаман, а не только мой учитель – многажды живущий. И все лечебное! Элеутерококк, рододендрон Адамса, Шиповник, Зверобой – природный антидепрессант. Золотой корень, брось его на пару часов в термос с горячей водой, добавь иван-чай… В отличие от кофе он не вызывает повышенное биение сердца и суету внутри.
Все приспособлено для жизни, взаимополезно и дружелюбно. Наверное, те же условия и взаимовыгода создана и для Африканцев, и для людей в вечных снегах, и в вечных пустынях. Не так щедро и богато, как у нас в Сибири, в тайге, но несомненно создано и присутствует. Живи и радуйся. Нет, не живется спокойно двуногим полуразумным, ужаленным корыстью и завистью!
Что-то каша меня на грустные мысли навела. Ничего, сейчас чайку земляничного с березовой чагой тяпну да и пойду в зимовье на машинке строчить, героя своего по Земному шарику проводить. Конечно, в СССР вряд ли опубликуют, но этому СССР всего ничего осталось, меньше 20 лет.
Еще меня удручает, что Шамана не расспросил. Ни из какого он времени, ни сколько в этом живет? И вообще – кто он был, прежде чем пуститься в странствие сознания?
Вчера у меня забавный случай был, полностью проявивший мощь Древнего языка. У ручья на меня вышли парочка беглых зека, что в Сибири достаточно привычное дело. Тут в деревнях до сих пор по зимнему времени на завалинку покушать возможному беглецу узелок кладут на ночь. Места издавна каторжанские. Но эта парочка из беспредельщиков, сразу денег потребовала, ружье и еды. А я на них гаркнул беззвучно, пра-речью возмутился и гнев свой обозначил. Один помер, сердце слабое оказалось. Второй просто обмер. Когда очнулся, я заставил его товарища похоронить и припас на дорогу дал, не сужу я осужденных, не мое дело.
В прошлой жизни это происшествие заняло бы две главы – минимум. А нынче, со знанием Древних, как бы чихнул, одна жизнь улетела, вторая побрела в никуда.
Помнится в детстве сидели мы с пацанами в дворовой беседке на детской площадке. И вдруг увидели, как к нам направлялось совершенно невообразимое существо, больше похожее на медведя, чем на человека. Почти двухметрового роста, в рванном комбинезоне, босиком. Из-под спутанных волос, падавших до плеч и до груди, поблескивали маленькие, какие-то желтовато-красные глазки.