Поперечный элемент
Шрифт:
Общество этой старой дамы было неприятно. Стабильно дважды в неделю девушка терпела унижения, не отвечала на оскорбления, игнорировала едкие высказывания. Подавляя раздражение, молчала. Хозяйка из вредности называла ее чужим именем. При первом знакомстве старуха скривилась: «Лада, Ладья… Шо за имечхо схотсхое! Светланой бушь!». И даже тут помощница не перечила – пусть зовет как хочет, ее настоящее имя от этого другим не станет.
Работа с людьми предполагает, что нравиться будут не все. Как соцработник, она обязана помогать любым нуждающимся. К тому же, несмотря на все имеющиеся недостатки престарелой подопечной, девушка испытывала жалость.
Погрузившись в свои мысли, Лада не сразу заметила, что хозяйка почему-то не разговаривает. Ни рассуждений, ни замечаний, ни наигранных вздохов. Помешивая еду, помощница обернулась и замерла. С приклеенной улыбкой на лице, в привычной позе, за столом сидела дряхлая старушка. Застывшие мутные глаза казались безжизненными и пустыми. Лада все поняла сразу.
Выключила плиту, позвонила. И уселась напротив – дожидаться никому здесь не нужных врачей. Задумалась.
Нет справедливости, нет.
5.
05 октября 2016 года
Утро следующего дня традиционно началось с планерки в кабинете главного врача. Первым делом начальник потребовал доложить о состоянии новоприбывшей.
– Пациентка послушно выполняет указания персонала, проходит обследования, сдаёт анализы, заполняет анкеты и тесты. Агрессию не проявляет, но скрытая враждебность читается в мимике, жестах, взгляде. Учитывая, что долгое время пациентка жила в социальной изоляции, ей тяжело дается контактирование с новыми людьми. С пациентами не разговаривает, держится особняком. С персоналом не здоровается, вежливости не проявляет, на вопросы отвечает односложно. Немногословна. Из комнаты выходит в случае крайней необходимости, к общению не стремится. Аппетит оставляет желать лучшего.
– Что ещё?
– По вашим указаниям, к вечеру ей предоставили пару листов и карандаш. Писала до двух часов ночи, несколько раз выходила к посту медсестры с просьбой заточить карандаш. Дополнительно взяла ещё листов. Медсестра тактично не спрашивала о содержании, как и было велено.
– Хорошо. В желании писательства не препятствовать ни в коем случае. Я сам возьму эту пациентку, вчера она сообщила, что ни с кем другим откровенничать не готова. Для установления контакта я пообещал, что лично прослежу за тем, чтобы доктор Одинцов близко к ней не подходил. Неприятный ты человек, Константин, – с добродушной улыбкой обратился он к коллеге. – Людей пытаешь, сжигаешь, а потом куришь довольный.
– Она же из ада к нам пришла, наверное, с дьяволом меня перепутала.
– Всё-таки удивительны человеческие недуги, – задумчиво произнес главврач. – У пациентки явные признаки депрессии. Она вялая, апатичная, уставшая от жизни. С трудом верится, что попала она к нам по совершенно иной причине. И этот бред… Она считает себя ясновидящей. А сколько найдётся подобных ясновидящих? И ведь шарлатанами таких людей не назовёшь, они искренне верят в свою божественную сущность.
– Да ладно, Виктор Аркадьевич, не тебе удивляться! – со смешком высказался коренастый врач средних лет. – Зачастую даже родственники не замечают ничего необычного. Ну, подумаешь, талдычит о приходе инопланетян или о всемирной слежке спецслужб, у всех свои странности, в остальном же всё нормально. Всё от малограмотности в вопросах психиатрии. Вот если бы ещё со школы детей учили распознавать симптомы психиатрических отклонений – может, это бы помогло предотвратить тысячи трагедий в будущем.
– Ну, это уж ты загнул, – расхохотался высокий худой Алексеич в очках.
– А что, от такого предмета было бы гораздо больше пользы, чем от изучения логарифмов, мест нахождения природных ископаемых или, к примеру, законов термодинамики, – поддержал Одинцов.
– А ещё и библию заодно надо в школе ввести, чтобы с малых лет учились простых людей от дьяволов отличать, – не унимался Алексеич.
Весело прошла планерка.
Спустя один час в кабинете психоанализа Виктор Аркадьевич держал в руках рассказ, принесенный Аделиной. Восемь листов были исписаны крупным разборчивым почерком. Врач удовлетворенно отметил про себя, что пунктуация и орфография соблюдены, если верить поверхностному взгляду. Аделина, сегодня причесанная, обмякла в кресле напротив.
– Хорошо себя чувствуете?
– Нормально. Раньше мне не приходилось писать рассказов, и тем более иметь читателей. Теперь я сомневаюсь, правильно ли сделала, что принесла этот рассказ вам.
– О чём он?
– О моей жизни.
– Почему вы сомневаетесь? В нём описаны события, за которые вам стыдно?
– О да, – хмуро согласилась девушка. – Мне стыдно.
– Хотите рассказать об этом сейчас?
– Нет, не хочу. И не надо читать сейчас, я буду чувствовать себя глупо. Прочтите, когда я уйду.
– Хорошо, – помедлил доктор. – Как прошёл вчерашний день?
– Сначала вены истыкали иголками, потом меня подключили к электродам, потом засовывали в какую-то космическую капсулу. Ещё мне надавали кучу тестов с абсурдными вопросами, заставили заполнять мочой гору банок – последнюю я отнесла два часа назад, – монотонно перечисляла пациентка. – Вечером выдали огрызок карандаша длиной сантиметра в два. Я несколько раз просила медсестру наточить карандаш, но он проваливался в точилку – такой короткий, можете представить? Это ведь всё потому, что мои суицидальные наклонности не изучены? Доктор, ну серьёзно, какой дурак будет самоубиваться карандашом? Существуют карандаши со сменными насадками – тупыми и короткими, таким карандашом точно не самоубиться, можно мне такой? Ваш карандашный огрызок подходит разве что для провоцирования нового нервного срыва.
Уныло и без эмоций пациентка критиковала систему. Психиатр отметил статичную позу, тусклый взгляд, тихий голос.
– А вы разве не закончили? – он вопросительно потряс в воздухе исписанными листами, которые все еще держал в руке.
– Закончила. Но я хочу написать другой рассказ. Не знаю, надо ли, но почему-то хочу.
– Очень правильно – прислушиваться к собственным желаниям. Что, если мы предоставим вам нормальный карандаш, а вы будете писать на посте медсестры?
– Я не собираюсь самоубиваться, если вы об этом.
– Конечно. Но помимо вас в отделении много других пациентов, за стабильное состояние которых я не готов ручаться. А регламент не предусматривает свободный доступ к канцелярским принадлежностям.
– На посте у медсестры. Ну уж нет. Лучше писать огрызком, но в одиночестве.
– Как настроение сегодня?
– Спасибо, хорошо, а у вас? – безучастно, не поднимая глаз.
Психиатр, поправив очки, кашлянул.
– Опишите своё состояние сейчас. Что вы чувствуете?
– Я чувствую обречённость, бессмысленность. Всегда считала себя единственной нормальной в мире сумасшедших, а в психушку почему-то попала именно я.