Поправка-22
Шрифт:
— Хватит! — коротко рявкнул он, и этого вполне хватило. — Я командую боевым соединением, — безапелляционно объявил генерал Дридл, когда тишина углубилась до мертвенного безмолвия, а люди виновато съежились на своих деревянных скамьях, — и, пока я командир, у вас в полку не будет никаких стенаний. Ясно?
Это мгновенно сделалось ясно всем, кроме майора Дэнби, углубленно считавшего вслух секунды на своих часах. «…Четыре… три… две… одна…» — монотонно бормотал он, а провозгласив: «Отсчет!», удовлетворенно поднял голову и обнаружил, что никто его не слушал, а значит, ему надо начинать синхронизацию сначала.
— Ооохх! — сокрушенно простонал он.
— Это еще что? — с грозным недоверием прорычал генерал Дридл и, стремительно повернувшись к майору Дэнби, бросил на него такой кровожадный
— М-м-майор Дэнби, сэр, — с трудом выдавил из себя полковник Кошкарт. — Начальник оперативного отдела полка.
— Вывести и расстрелять! — приказал генерал Дридл.
— С-с-сэр?
— Вывести и расстрелять, я сказал! У вас уши есть?
— Т-т-так точно, сэр! — поспешно пролепетал полковник Кошкарт, сглотнув застрявший в горле ком, и, четко повернувшись к своему шоферу, рядом с которым стоял полковой синоптик, сказал: — Вывести майора Дэнби из инструктажной и расстрелять!
— С-с-сэр? — с трудом выдавили из себя односложным дуэтом синоптик и шофер.
— Вывести майора Дэнби и расстрелять, я сказал! — рявкнул полковник Кошкарт. — У вас уши есть?
Два молоденьких лейтенанта подавленно кивнули и тупо, с тайным нежеланием повиноваться уставились друг на друга — в обоюдной надежде, что процедуру вывода и расстрела майора Дэнби начнет другой. Ни одному из них раньше не приходилось выводить и расстреливать майора Дэнби. Они неохотно двинулись к нему с двух разных сторон. Он стоял молча и совершенно белый. Внезапно ноги у него подкосились, и он начал падать; лейтенанты поневоле бросились вперед и подхватили его под руки, чтобы он не грохнулся на помост. Теперь, когда первый шаг был сделан, остальное казалось не таким уж трудным, однако у лейтенантов не было оружия. Майор Дэнби заплакал. Полковник Кошкарт едва не кинулся к нему со словами утешения, но вовремя сообразил, что генерал Дридл может принять его за слабонервного слюнтяя, и остался на месте. Ему припомнилось, что Хавермейер и Эпплби брали с собой в полет свои автоматические пистолеты сорок пятого калибра, и он принялся обшаривать взглядом ряды летчиков, чтобы найти их.
Когда майор Дэнби заплакал, полковник Мудис, малодушно не принимавший до этого участия в событиях, преодолел кое-как свое малодушие и на подгибающихся от страха ногах шагнул к генералу Дридлу с видом человека, который решился принести себя в жертву.
— Тут есть одно затруднение, папа, — робко выговорил он. — Боюсь, что ты не имеешь права его расстрелять.
— Как это, дьявольщина, не имею? — сварливо взревел, разъяренный вмешательством зятя, генерал Дридл, и от раскатов его громоподобного рева задрожали стены инструктажной. Боязливо раскрасневшийся полковник Мудис принялся шепотом увещевать генерала Дридла. — Почему это, дьявольщина, не имею? — зарычал генерал Дридл. Склонившись к его уху, полковник Мудис продолжал шептать. — Так, по-твоему, я не имею права расстрелять кого захочу? — с яростным негодованием спросил генерал Дридл. Однако он уже начал прислушиваться к шепоту полковника Мудиса. — Это точно? — осведомился он, и его ярость почти растворилась в искреннем удивлении.
— Да, папа, боюсь, что так.
— А ты, стало быть, хитрозадый умник? — неожиданно гаркнул генерал Дридл. Щеки у полковника Мудиса сделались ярко-пунцовыми.
— Видишь ли, папа, дело в том… — начал он.
— Ладно, отпустите этого наглого сукина сына, — с горечью отвернувшись от зятя и брюзгливо глядя на молоденьких лейтенантов, проворчал генерал Дридл. — Только гоните его в шею, и пусть держится отсюда подальше. Да закругляйтесь наконец с этим чертовым инструктажем, пока не кончилась война. Никогда не видел такого разгильдяйства!
Полковник Кошкарт суетливо кивнул и с неуклюжей поспешностью дал знак лейтенантам, чтоб они увели майора Дэнби. Когда его уволокли, оказалось, что некому продолжать инструктаж. Все глазели друг на друга в тупом недоумении и молчали. Генерал Дридл злобно побагровел. Полковник Кошкарт решительно не знал, как быть. С губ его уже готов был сорваться громкий стон, но тут ему на выручку пришел подполковник Корн, решительно выступивший вперед и взявший все остальное под свой контроль. Полковник Кошкарт издал вместо стона почти окропленный слезами вздох, и его почти переполнила горячая благодарность.
— Итак, приступим к сверке часов, — четко, напористо и властно проговорил подполковник Корн, кокетливо скосив глаза на генерала Дридла. — Сверка часов будет произведена один, и только один, раз, а если у кого-нибудь часы останутся не синхронизированы, нам с генералом Дридлом придется пристально проверить, почему так получилось. Ясно? — Он опять покосился на генерала Дридла, проверяя, попал ли в цель его снайперский, как он считал, выстрел. — Итак, сейчас ровно девять часов восемнадцать минут.
Подполковник Корн без каких бы то ни было проволочек синхронизировал часы и умело повел инструктаж к благополучному завершению. Он объявил пароль дня, а потом лаконично, всеобъемлюще и щеголевато дал характеристику погодных условий, украдкой, но с удовлетворением посматривая через каждые несколько секунд на генерала Дридла и укрепляясь всякий раз в уверенности, что у того складывается о нем самое благоприятное мнение. Преисполненный гордого самодовольства, расхаживал он, осанисто красуясь, по дощатому помосту, и его обычное чванство беспредельно разрасталось; он повторил пароль дня и ловко переключился на патриотическую «накачку» с разглагольствованиями о важности авиньонского моста для хода военных операций и рассуждениями о том, что любовь к родине должна превалировать над любовью к жизни. Исчерпав патриотическую тему, он еще раз назвал пароль дня, повторил угол атаки при заходе на цель и опять обрисовал погодные условия. Подполковник Корн ощущал себя всемогущим. Он был истинным хозяином положения — и по праву.
Немного успокоившись, полковник Кошкарт заподозрил неладное, а потом его подозрения преобразились в уверенность, и он потерял дар речи. С вытягивающимся лицом наблюдал он, испытывая едкую зависть, за предательским лицедейством подполковника Корна, и ему было почти страшно услышать слова генерала Дридла, который подошел к нему и на всю инструктажную прошептал:
— Это кто такой?
Самые черные предчувствия терзали полковника Кошкарта, когда он отвечал генералу Дридлу, и самая светлая радость осветила его лицо, когда он услышал, как отреагировал на его ответ генерал Дридл. Подполковник Корн этого не слышал, но заранее трепетал от безудержного восторга. Не присвоил ли ему генерал Дридл — прямо здесь, в инструктажной, — звание полковника? Тревожная радость ожидания жгла его, словно сладостная жажда. С витиеватой ловкостью завершив инструктаж, он повернулся, в надежде принять пылкие поздравления, к генералу Дридлу, который уже выходил из инструктажной, ведя за собой свою медсестру и полковника Мудиса. Генерал Дридл даже не оглянулся, и это горько разочаровало подполковника Корна — но всего лишь на мгновение. Он отыскал взглядом застывшего в улыбчивом столбняке полковника Кошкарта и, проворно подскочив к нему, принялся дергать его за рукав.
— Что он обо мне сказал? — горделиво предвкушая блаженный ответ, с нетерпением осведомился подполковник Корн. — Что тебе сказал генерал Дридл?
— Он спросил, кто ты такой.
— Это-то я слышал. Это я слышал. А что он обо мне сказал? Что он сказал?
— Он сказал, что ты тошнотворный тип.
Глава двадцать вторая
МИЛО-МЭР
В тот день Йоссариан навеки потерял хладнокровие.
Он потерял хладнокровие при бомбардировке Авиньона, потому что Снегги потерял жизнь, а Снегги потерял жизнь, потому что первым пилотом шел у них тогда Хьюпл, которому было только пятнадцать лет, а вторым — Доббз, причинявший Йоссариану даже больше хлопот, чем Хьюпл, и предложивший ему убить на пару полковника Кошкарта. Йоссариан знал, что Хьюпл неплохой пилот, но он был всего лишь мальчишкой, и Доббз тоже ему не доверял, а поэтому, как только они отбомбились, он вдруг вцепился мертвой хваткой в штурвал, отжал его от себя и бросил машину вниз; это остервенелое, леденящее душу, выматывающее жилы смертельное пикирование, когда самолет с ревом мчался к земле, швырнуло беспомощного Йоссариана вверх так, что он уткнулся головой в колпак, выдрав штекер с проводами от наушников из пружинного гнезда на щитке приборов.