Поправки
Шрифт:
Смерть, заморский изгнанник с вонючим дыханием, живущий на подачки родных, внезапно явилась прямо перед ним. Оружие напугало Чипа. Руки онемели и тряслись, лишь огромным усилием воли удалось заставить их выполнить нехитрую работу, расстегнуть пуговицы и молнии. Очевидно, такое унижение постигло его из-за кожаного прикида. Ни красная мотоциклетная куртка Гитанаса, ни джинсовый костюм Ионаса не привлекли внимание «полицейских», они столпились вокруг Чипа, щупали хорошо выделанный материал его куртки и брюк. Выдувая холодные облачка из округлившихся от восхищения
Раздался дружный вопль: из ботинка выпала пачка долларов. В щеку Чипу снова уткнулось дуло винтовки. Холодные пальцы забрались под футболку, отыскали плотно набитый наличными конверт. «Полицейские» заглянули и в бумажник, но не тронули ни литы, ни кредитные карточки. Их интересовала только валюта.
Гитанас, словно забыв о запекшейся на лице крови, вступил в спор с капитаном «полиции». Разговор, в котором обе стороны, указывая руками на Чипа, то и дело повторяли «доллары» и «американец», завершился тем, что капитан приставил пистолет к окровавленному лбу Гитанаса, и Гитанас поднял руки, как бы признавая правоту противника.
Тем временем сфинктер Чипа расширился почти до степени полной капитуляции. Важнее всего в этот миг было удержаться. Стоя в носках и нижнем белье, Чип дрожащими руками крепко сжимал ягодицы. Сжимал изо всех сил, с помощью рук подавляя спазм. Пусть со стороны это выглядит смешно, плевать!
«Полицейские» многим поживились из багажа. Пожитки Чипа вытряхнули на промерзшую землю, все его добро перебрали. Они с Гитанасом смотрели, как «полицейские» сдирают обшивку с сидений «форда», поднимают коврики, находят спрятанные Гитанасом деньги и сигареты.
– Под каким предлогом нас задержали? – спросил Чип. Его сильно трясло, но главное сражение он выиграл.
– Нас обвиняют в контрабанде валюты и табачных изделий, – ответил Гитанас.
– Кто обвиняет?
– Боюсь, эти люди – именно те, за кого себя выдают, – сказал Гитанас. – Государственная полиция в лыжных масках. В стране нынче карнавал. Настроение типа «все можно».
В час ночи «полиция» наконец укатила на своих джипах. Чип, Гитанас, Ионас и Айдарис остались стоять в промокшей одежде и с озябшими ногами возле разбитого «форда» и разоренной поклажи.
«Есть и положительная сторона, – подумал Чип. – По крайней мере, я не обделался».
Паспорт уцелел, а также 2000 долларов в кармане футболки, которые ускользнули от внимания «полиции». Ему оставили кроссовки, великоватые джинсы, хорошую спортивную куртку из твида и любимый свитер. Чип поспешно напялил все это.
– Кончена моя карьера мафиозного дона, – прокомментировал Гитанас. – Я больше не претендую на эту роль.
Щелкая зажигалками, Ионас и Айдарис осматривали шасси «форда». Айдарис вынес приговор по-английски, чтобы и Чип понял:
– Машина накрылась.
Гитанас предложил проводить Чипа до погранзаставы на дороге в Сейны, в пятнадцати километрах к западу, но Чип слишком хорошо понимал, что, если б его друзья не сделали крюк,
– Э! – пожал плечами Гитанас. – Нас могли пристрелить по пути в Игналину. Может, ты нам жизнь спас.
– Машина накрылась, – со злым восторгом повторил Айдарис.
– Увидимся в Нью-Йорке, – сказал Чип.
Гитанас присел на семнадцатидюймовый компьютерный монитор, осторожно ощупал окровавленный лоб.
– Ага, точно. В Нью-Йорке.
– Поживешь у меня.
– Я подумаю насчет этого.
– Не думай, делай! – взмолился Чип.
– Я литовец, – сказал Гитанас.
Прилив обиды, непомерное разочарование: снова Чипа бросили, отвергли. Но он и на этот раз сумел проявить сдержанность и пустился в путь в темноте, прихватив с собой карту, зажигалку, яблоко и наилучшие пожелания литовцев.
В одиночестве ему полегчало. Чем дольше он шагал, тем выше ценил кроссовки и джинсы, куда более удобное снаряжение для ходьбы, нежели кожаные штаны и модные туфли. Походка сделалась легче, шаг – размашистее, он чуть ли не скользил по дороге. Как приятно идти себе и идти в этих кроссовках!
Но великое откровение заключалось не в этом. Откровение настигло Чипа в нескольких километрах от польской границы. Напрягая слух – не лают ли в кромешной тьме спущенные с цепи хуторские псы-людоеды, – нащупывая перед собой путь, он осознал смешную сторону случившегося и припомнил слова Гитанаса: «Трагедия превращается в фарс». Внезапно Чип понял, почему его сценарий никому, даже ему самому, не пришелся по вкусу: он писал триллер, а надо было – фарс.
Над головой брезжил рассвет. В Нью-Йорке Чип шлифовал и отделывал первые тридцать страниц «Академического пурпура», пока они не отпечатались в памяти с фотографической точностью, и теперь, под светлеющим балтийским небом, с виртуальным красным карандашом «в руках» принялся за виртуальную правку этих страниц, тут что-то меняя, там добавляя гиперболу, расставляя акценты, и каждая сцена становилась в его голове такой, какой пыталась стать с самого начала, – потешной. Трагический герой Билл Квейнтенс превратился в комического дуралея.
Чип прибавил шагу, словно спешил к письменному столу, скорее приняться за сценарий. Поднялся на холм, увидел темный, лишенный электричества литовский город Эйшишкес, а вдалеке, по ту сторону границы, – польские фонари. Две впряженные в подводу лошади высовывали головы из-за проволочного ограждения и ободряюще ржали.
– Посмешнее сделать. Посмешнее! – сказал он вслух.
Крошечный пропускной пункт охраняли двое таможенников и двое «полицейских». Они вернули Чипу паспорт, изъяв толстую пачку литов, предусмотрительно засунутых туда Чипом. Без особой надобности, из мелкого садизма, его заставили несколько часов просидеть в душном помещении, пока пропускали бетономешалки, грузовики с цыплятами и велосипедистов. Утро уже перетекло в день, когда Чипу наконец позволили пересечь границу.