Поправки

Франзен Джонатан

За обедом Чип подробнее поведал о своих литовских злоключениях. Впрочем, с тем же успехом он мог бы монотонно зачитывать страницы налогового кодекса. Дениз, обычно прекрасная слушательница, на сей раз была поглощена возней с отцом, и Инид тоже не сводила глаз с Альфреда, ведя учет всем его промахам. Она вздрагивала, качала головой и тяжко вздыхала, отмечая выпадавшие у него изо рта куски пищи и бессмыстенные реплики. Да уж, теперь Альфред превратит ее жизнь в ад.

«За этим столом все несчастнее меня», – подумал Чип.

Он помог Дениз перемыть посуду. Инид тем временем поговорила

по телефону с внуками, а отец лег спать.

– Давно папа сделался таким? – спросил Чип у Дениз.

– Таким, как сегодня? Со вчерашнего дня. Но и до того дела шли плохо.

Чип надел зимнее пальто Альфреда и вышел с сигаретой во двор. Было гораздо холоднее, чем в Вильнюсе. Ветер шуршал густой коричневой листвой, все еще цеплявшейся за ветви дубов, этих консерваторов среди деревьев; под ногами скрипел снег. «Сегодня около нуля, – сказал Гари. – Он может выйти погулять, прихватив с собой бутылку виски». Чип хотел обдумать важную проблему самоубийства, стимулируя умственную деятельность сигаретой, но холод до такой степени раздражал носовые пазухи и бронхи, что раздражение от табачного дыма почти не ощущалось, к тому же боль в замерзших пальцах и ушах – черт бы побрал эти сережки! – вскоре сделалась невыносимой. Чип сдался, поспешил в дом и столкнулся с Дениз.

– Куда это ты? – спросил он.

– Скоро вернусь.

Инид сидела в гостиной у камина и в отчаянии кусала губы.

– Ты даже подарки не посмотрел, – упрекнула она.

– Может, попозже, – отговорился Чип.

– Уж наверное я не сумела тебе угодить!

– Спасибо, что вообще что-то подарила.

– Не на такое Рождество я надеялась, – покачала головой Инид. – Ни с того ни с сего отец разучился делать самые простые вещи. Самые простые.

– Сделайте перерыв в лекарствах. Вдруг поможет.

Инид глядела в огонь, читая страшные пророчества.

– Задержишься на неделю? Поможешь отвезти его в больницу?

Рука дернулась вверх, к уху, нащупывая сережку, точно талисман. Чип почувствовал себя малюткой из сказки братьев Гримм, которого тепло и запах пищи приманили к чужому порогу, а теперь ведьма запрет его в клетке, откормит и сожрет.

Он повторил вслух заклинание, которое шептал, входя в этот дом:

– Я могу пробыть только три дня. Мне срочно нужно найти работу. Я много должен Дениз, надо поскорее вернуть ей деньги.

– Всего неделю, – канючила «ведьма». – Одну неделю, чтобы понять, как пойдет дело в больнице.

– Не получится, мама. Мне пора домой.

Инид приняла отказ мрачно, однако без удивления.

– Значит, вся ответственность ложится на меня, – подытожила она. – Я могла бы заранее предугадать.

Она ушла в другую комнату, а Чип подбросил дров в камин. Холодные сквозняки пробирались сквозь щели в окнах, раздвинутые занавески слегка колыхались. Отопление включено на максимум. Мир холоден и пуст. Взрослых не стало.

Около одиннадцати вернулась Дениз, пропахшая табачным дымом, промерзшая. Помахав Чипу рукой, она хотела тут же ускользнуть наверх, но Чип заставил сестру сесть у камина. Дениз опустилась на корточки, наклонила голову, шмыгая носом, протянула ладони к горячим углям. Она смотрела в огонь,

чтобы не глядеть на брата. Высморкалась в промокший обрывок салфетки.

– Куда ходила? – спросил Чип.

– Так, гуляла.

– Долго же ты гуляла.

– Угу.

– Ты послала мне письмо по электронной почте, а я стер его, толком не прочитав.

– А!

– Так что же случилось?

Она только головой покачала:

– Чего только не случилось!

– В понедельник у меня было без малого тридцать тысяч долларов наличными. Я отложил двадцать четыре тысячи для тебя. А потом нас ограбили люди в форме и в лыжных масках. Неправдоподобно звучит, а?

– Я хочу простить тебе этот долг, – сказала Дениз.

Чип снова нащупал сережку.

– Я буду выплачивать тебе минимум четыре сотни в месяц, пока не верну основную сумму вместе с процентами. Это для меня – самое главное. Самое что ни на есть главное.

Сестра обернулась к нему, подняла голову. Глаза у нее налились кровью, лоб стал красным, будто у новорожденного.

– Я сказала, что прощаю долг. Ты ничего мне не должен.

– Ценю, – поспешно ответил Чип, отводя глаза. – Но я все-таки выплачу его.

– Нет! – сказала Дениз. – Я не возьму твоих денег. Я простила долг. Ты понимаешь, что значит «простить»?

Чипа пугало странное настроение сестры, ее неожиданные слова. Дергая сережку, он взмолился:

– Перестань, Дениз! Пожалуйста, перестань! Позволь мне выплатить долг и сохранить самоуважение! Конечно, я был последним дерьмом, но я не могу оставаться дерьмом всю жизнь!

– Я хочу простить этот долг, – повторила она.

– Пожалуйста, перестань! – Чип все еще пытался улыбнуться. – Ты должна позволить мне заплатить.

– Не можешь пережить такого?

– Нет, – сказал он. – Никак не могу. Будет гораздо лучше во всех отношениях, если я тебе заплачу.

Все так же сидя на корточках, Дениз согнулась, обхватила себя руками, превратилась в оливку, в луковицу, в яйцо. Изнутри этого шара глухо донеслось:

– Ты понимаешь, как много сделал бы для меня, позволив простить этот долг? Понимаешь, как трудно мне просить тебя о такой услуге? Понимаешь, что за всю жизнь я попросила тебя только об этом да еще приехать домой на Рождество? Понимаешь, что я вовсе не хочу тебя обидеть? Что нисколько не сомневаюсь в твоей готовности вернуть долг и знаю, что тебе очень, очень нелегко выполнить мою просьбу? Ты понимаешь, что я не стала бы обращаться к тебе с просьбой, которую тебе так трудно выполнить, если б позарез, позарез не нуждалась в этой уступке?

Чип смотрел на дрожащий человеческий комок, свернувшийся у его ног.

– Объясни, что случилось.

– Проблемы со всех сторон, – буркнула она.

– Значит, сейчас не время говорить о деньгах. Оставим пока эту тему. Расскажи, что у тебя стряслось.

Оставаясь в той же позе, Дениз решительно покачала головой.

– Ты должен сказать «да» прямо сейчас. Скажи: «Да, спасибо».

Чип махнул рукой, сдаваясь. Близилось к полуночи, отец недавно начал громыхать наверху, сестра, свернувшись, словно младенец в утробе, заклинала его принять освобождение из худшей в его жизни кабалы.