Попс
Шрифт:
— Представляешь, какие уроды? Не дали толком сыграть — только полпрограммы успели…
— Ладно, не расстраивайся. По-моему, все было неплохо — ну, я, конечно, не разбираюсь, но по ощущению…
— Ты правда так думаешь, или просто сказал?
— Да, я так думаю. А сейчас мне, наверно, надо идти… Нас с тетей Аллой ждут сегодня в гостях. Нельзя не прийти — неудобно…
— Ну, ладно, спасибо, что пришел…
— Не за что. Как-нибудь еще приду — ты сообщай, держи меня в курсе.
— Хорошо. Конечно. Вере — привет. И тете Алле.
— Само собой разумеется.
Мы
В гримерке — толпа народа. Я прислоняюсь к стене рядом с Лехой. Невысокий чувак, стриженный налысо, смотрит на мою майку «Minor Threat».
— Что, тоже «стрейтэджер»? — спрашивает он.
— Нет, просто группа нравится.
— Жаль, жаль… А то мы тебя уже за своего было приняли.
— Какое, на хер, может быть «стрейтэджерство» в России, ты мне скажи? — говорит пьяный чувак. Он сидит на полу и пьет из бутылки «Клинское». На вид ему лет тридцать. — Как здесь можно не пить, когда водка всегда была, есть и будет «наше все»…
— Э, что он такое гонит? — спрашивает лысый.
— Не слушай его, — говорит невысокий чувак из той же компании. — Это — Никсон, старый панк. Его в клуб бесплатно пускают, по старой памяти…
— Как это — не слушайте? — орет Никсон. — Я вас, козлы, в жопе видел с этим вашим «стрейтэджем». Водки они не пьют, шмаль не курят и не ширяются. А что вы тогда делаете вообще, а? Ебетесь? Или вы и не ебетесь, а?
К Никсону подходит девушка — лет восемнадцать, в майке «Пурген» и грязных светлых джинсах, — берет его за руку и уводит.
Один «стрейтэджер» говорит:
— Слушайте, блин, фашызм кругом вообще. Купил вчера упаковку халвы. На этикетке — надпись «За здоровье нации» и добавлено: «ручное вымешивание». Причем всё написано белыми буквами — как бы «белое превосходство» — на красном — как бы коммунизм — и коричневом — как бы фашызм. По-моему, это все плохо, потому что реальный фашызм красно-коричневый и расизм. А «ручное вымешивание» — это намек на уличный террор.
— Да, не говори. — Еще один «стрейтэджер» хмурит брови. — Государство травит нас сладостями и повсюду норовит сунуть дозу фашизма. А потом еще удивляются: откуда берутся наци-скинхеды?
Я слушаю и не понимаю, всерьез это, или парни прикалываются. Невысокий крепкий чувак говорит:
— Сила скинхедов в том, что у них есть идея. Какая бы ни убогая, но соответствует менталитету той массы, из которой они происходят.
— Ты что, хочешь сказать, что антифа-идея слабее? — спрашивает тот, что рассказывал про халву.
— Да, реально слабее. Слабее в том смысле, что массы на нее не ведутся, а ведутся на фашистскую гадость…
— Ну, мы еще посмотрим, кто сильнее. Прямо сегодня, да?
— Нет, я не про это вообще говорил. Скины — из-за смычки с право-радикальной политикой — одно из самых организованных движений. Это не просто ребята, которые собрались выпить пива и послушать музыку, как какие-нибудь там рэпперы или металлисты. У них есть идеология, простая и соответствующая их тупоумию и агрессии: «бей нерусских»…
Я выхожу из гримерки. На большом экране без звука идет мультфильм «Ну погоди!», третий выпуск. Заяц на велосипеде удирает от волка. За крайним столиком сидит Клык. Я его не видел сегодня и не верил, что он придет. Я подхожу, мы жмем руки. Он сует мне рюмку водки. Я выпиваю. Напротив — чувак, стриженный налысо, в широкой оранжевой майке, надетой на черную кофту с рукавами.
— Знакомься, — говорит Клык. — Это Билл. Он — рэппер, но тоже, по ходу, фанатовец «Спартака». Да, Билл?
Билл тупо кивает, потом говорит:
— Концерт сегодня полная хуета. Скины ебучие приперлись.
— А за что рэпперы ненавидят скинов? — спрашиваю я.
— За то, что они пиздят негров. Негры — это все заебись, это нормально. А вот хачей я тоже ненавижу — за то, что они черножопые… Водка еще есть?
Я поднимаюсь.
— Ладно, я подойду еще.
— Ну, давай, — говорит Клык.
Играет какая-то панк-команда. «Стрейтэджеры» бесятся перед сценой, толкая друг друга плечами. Прислонившись к стене, на них смотрят человек пять скинов. Видимо, оценивают силы. Все они коротко стрижены, в узких джинсах и высоких ботинках, двое — в подтяжках.
Песня заканчивается. На сцену влезает пьяный в жопу Клык. Он выхватывает микрофон у вокалиста и орет:
— «Паровозы» и «кони» — говно. «Спартак» — чемпион!
Клок спрыгивает со сцены, к нему подваливает скин, что-то говорит. Клык бьет его кулаком в челюсть, скин падает, подскакивают остальные. Подбегает мент-охранник, хватает Клыка за шиворот, волочет к выходу. Клык сопротивляется, цепляется за людей, они увертываются. Я бегу следом.
— Извините, а можно его отпустить? Он со мной…
— С тобой — тогда бери его и веди домой…
— Хорошо, только инструмент заберу.
— Пусть он на улице обождет, охладится.
Мент подталкивает Клыка к выходу. Я иду через зал в гримерку. У входа — два стрейтэджера. Один говорит другому:
— Короче, пошли. Сейчас будет экшн. Или ты ссышь?
На столе в гримерке сидит Никсон. Он, ни к кому обращаясь, базарит:
— Жить стало лучше сейчас, и это реально. Это не пиздеж, это я говорю. Пятнадцать лет назад все было вообще пиздец, а вы — молодежь сраная, вы не видели того времени, и ни хера вы не понимаете, ясно? Сейчас вообще нет ничего невозможного, не то, что раньше. Но вы это не понимаете, потому что вы…
Я хватаю гитару, рюкзак, выскакиваю из гримерки. Ни Лехи, ни Глеба поблизости нет. Может, уже ушли.
Светится вывеска клуба. Рядом, на автостоянке два чувака молотят третьего. Это — «стрейтэджеры» и скин. Скин падает. Один «стрейтэджер» молотит его ногами, стараясь попасть по лицу, — тот, который рассказывал про халву. Второй — невысокий, крепкий — хочет его оттащить. «Стрейтэджер» увертывается.
— Подожди! — кричит он. — Дай я сломаю уроду нос!
Клыка нигде не видно. Я спускаюсь по ступенькам. Несколько человек дерутся на трамвайных рельсах, у забора, заклеенного афишами: «стрейтэджеры» молотят скинов. «Стрейтэджеров» — человек десять, скинов — четверо. Один скин валяется на асфальте. Его бьют ногами.