Порча
Шрифт:
– А ты… – он поскоблил ногтем картон упаковки, – спускалась в школьный подвал?
Люба сбрасывала в масло колечки лука.
– Не спускалась. А что там?
«Лицо», – подумал Костров отстраненно.
– Ничего. Паутина и мыши.
– Мыши? Держи их подальше от моих книг.
Костров открыл было рот, но Настя крикнула из комнаты:
– Мам, пап! Вы обманщики. Я погуглила. Кобелина – это бабник, ловелас, ходок.
Костров согнулся пополам от хохота. Сжал тетрапак так, что сок брызнул из откупоренного горлышка и залил холодильник.
– Аккуратнее, – вытирая слезы смеха,
Костров, довольно похрюкивая, потянулся за тряпкой.
Смех стал мотком колючей проволоки в гортани. Верхняя губа директора оттопырилась, оголяя десны – не будь Люба увлечена сейчас луком, она бы сказала, что прежде не замечала за супругом таких гримас.
Бурые струйки стекали по холодильнику, образовывая знакомый узор.
Лицо.
Нечестивый Лик.
Пардус
Рассвет ознаменовался барабанным боем. Гулкие удары разбудили жителей поселка. Они вскакивали с травяных циновок, перешептываясь, вслушиваясь, понимая то, чего не понимал чужестранец. Звук подхватывался, уносясь за пределы домишек, скучившихся у скал; просачивался в джунгли. Испуганные птицы спархивали с ветвей, голосили обезьяны. Огромные барабаны повторяли гласные и согласные, извещая о смерти вождя.
Молодой человек, явно не из этих краев, облачился в набедренную повязку и сандалии из бычьей кожи, повязал пояс, на котором висел короткий меч. Взор светло-карих, почти желтых глаз изучал входную дверь. Снаружи раздались шаги и приглушенные голоса. Пальцы пришлеца коснулись рукояти, искусно вырезанной из слоновой кости.
Дверь распахнулась, и на пороге возникло полдюжины воинов. Ассегаи, нацеленные на гостя, не предвещали ничего хорошего, как и хмурые лица. Чужак убрал руку с оружия и кротко улыбнулся.
– Выйдите! – потребовал один из брухаров. Молодой человек повиновался.
Солнце всходило над поселком кучерявых и коренастых людей. Ухмылялись маски, насаженные на колья забора. Ветерок трепал ленты, которыми был оплетен ритуальный столб, возвышавшийся в центре площади. Туда стекались жители. Чужак, высокий, гораздо выше любого здесь, видел поверх голов тело, лежащее у дома собраний. Грузный старик уставился в небо остекленевшими глазами. Чужак обернулся, и воины заворчали, кто-то толкнул в спину.
«Нужно было обойти стороной проклятую деревню», – мрачно подумал чужак.
Из дома собраний тем временем вышли двое, коротышка в пестрых одеждах и удивительной красоты женщина. Взор чужака скользнул по пышной груди, едва прикрытой легкой тканью, по эбонитовым бедрам и изящным щиколоткам. Чужак явился из глубины Черного континента, он вторую неделю пересекал страну Зубчатых гор, но не встречал столь красивых брухарок.
– Приветствую вас, – сказала женщина, властным жестом успокаивая толпу. Она говорила на большом языке, понятном пришлецу. – Сегодня ночью случилось ужасное. Ваш вождь и мой муж погиб. Враг заколол его, подло подкравшись сзади.
– Кто? Кто? – загомонила толпа.
– Ответ
Красавица отступила на шаг.
Коротышка – колдун – вынул из подсумка горсть отполированных костей. Забубнил неразборчиво. Брухары умолкли, ловя каждое движение. Колдун приплясывал, обходил по кругу убитого вождя, возносил молитвы богам. Чужак поерзал, ему наскучило представление. В родном городе – и еще больше за время странствий – он насмотрелся на всяческих заклинателей змей, повелителей дождя, факиров, глотающих огонь, и прочих шарлатанов. Не то чтобы он не верил в магию, напротив, но настоящие колдуны попадались редко в этих иссушенных солнцем краях.
Прерывая раздумья гостя, коротышка высыпал косточки на песок и преклонил перед ними колени, сосредоточился, точно читал письмена. Хитрое лицо просветлело, осененный коротышка вскочил. Чужак понял все прежде, чем слова сорвались с уст, взбудоражив толпу:
– Кости сказали мне, что вчера на закате в наш поселок забрел чужестранец.
– Так и есть! – воскликнул кто-то. Головы завертелись, взгляды уцепились за статную фигуру гостя. Ни единый мускул не дрогнул на его обветренном лице. Он смотрел открыто и приветливо, а люди, включая старуху, впустившую его в дом, и старика, угостившего лепешками, попятились.
– Кости сказали, что он убил вождя подлым ударом своего меча.
Воин со шрамом на щеке хлопнул древком ассегая по ребрам чужака, руки дернули за пояс, сорвали ножны, обезоружили. Подозреваемый не сопротивлялся.
Копьеносцы напирали с боков, а толпа расступилась, пропуская жену покойного вождя. Она приблизилась, грациозная и опасная. В чем в чем, а в опасностях чужак, отметивший двадцать третий день рождения, разбирался. Полные губы вдовы изогнула гримаса презрения. Темные и жестокие глаза ощупали плоский живот и грудные мышцы мужчины, покатые плечи, шрамы, зафиксировались на обвивающем шею шнурке.
– Как твое имя? – спросила она.
Чужак кашлянул и сказал миролюбиво:
– Пардус. А твое?
Толпа зароптала. Женщина улыбнулась холодно, глаза ее сверкнули.
– Элима. Жена Прунна, убиенного тобой.
– Это ложь, Элима.
– Кости не врут, – воскликнул колдун, притоптывающий рядом, и ткнул в Пардуса пальцем, – не врут, мерзавец!
– Откуда ты? – мягко спросила Элима.
– С юга. Из страны мбоке, из города, именуемого Тельхин.
Элима изучала прямые и жесткие волосы чужака, тонкие черты лица, присущие скорее белому человеку, чем жителю Юга. Висящий на шнурке камень, рубин размером с голубиное яйцо, отразился в зрачках женщины.
– Ты не похож на мбоке, – задумчиво сказала Элима.
– А ты не похожа на скорбящую вдову, – парировал Пардус.
Колдун замахнулся:
– Да как ты!..
– Постой, – усмирила его Элима. – Как зовут твоего отца, мбоке Пардус?
– Я не помню его имени, – небрежно проговорил чужак.
Брухары охнули. А Элима, скрестив руки под впечатляющей грудью, заключила:
– Мбоке Пардус, забывший имя отца. Ты пришел в наш поселок, ел нашу пищу и пил наше вино. В благодарность за оказанное гостеприимство ты убил нашего вождя. Тебе нет прощения. Уведите его, а мы подумаем, как наказать злодея.