Порочный круг

Сошкин Дмитрий В.

По прошествии двух недель я с удивлением стал замечать, что в систему Лебедя слетаются мои старые знакомые. В генштабе, по воле случая объявился мистер МакКорфи, а Скорпион клялся мне, мол, совсем недавно он видел на перроне космопорта беседовавших Ирен и, трудно даже вообразить, ту девушку с Росса 128, имя которой он забыл, но я с ней любился на всем пути до Альфы Центавра, когда мы возвращались от монополя. Да и сам я, просматривая запись подготовительной комиссии по поводу нашего похода, заметил в последнем ряду Диану Леди и Эрика Ньютона. Присутствие здесь героев моих давних похождений встревожило меня пуще прежнего. Сердце заполонило предчувствие чего-то необратимого, будто

люди эти специально прибыли попрощаться со мной, проститься навсегда, навеки. Я метался по каюте как зверь во клети, подгоняемый страхом и готовый впасть в истинное сумасшествие. Да. Я был уже готов совершить нечто непоправимое и поэтому прибегнул к последнему средству. Я стал записывать все произошедшие события, и вы читаете эту рукопись. Первые ее строки писались будто бы не мною, но чем дальше я уходил по цепочке событий, чем больше исписал файлов, тем более спокойно становилось у меня на сердце. Болезнь, имя которой червь душевный,наконец стала отпускать. Я был еще слаб, но лихорадка сомнений уже прошла. Я был прав. Я был тысячу раз прав! А только что мне доложили, что аудиенции добивается игумен Петр.

— Это точно настоятель Вестианского православного монастыря? — спросил я еще раз оператора, полностью недоумевая, каким образом здесь мог оказаться игумен Петр — разве только случайно — ведь информация о произошедших здесь событиях только вчера могла достичь Земли. Но вместо ответа мальчишки я услышал голос, который развеял все мои сомнения:

— У меня есть, что сказать тебе, сын мой.

Я был рад увидеть игумена Петра, а он казался мне озабоченным. Игумен горячо пожал мне руку и, не отпуская ладони моей, усадил меня возле себя:

— Что же ты наделал, Фабиан...

Это было сказано с такой горечью в голосе, что я предпочел как бы не заметить сей вопрос.

— Как вы оказались здесь? — спросил я игумена с неподдельным удивлением.

— Волей Божьей. — Он перекрестился. — Меня послал патриарх, когда вы были на полпути, дабы переговорить с митрополитом. Когда я прибыл сюда, ужасу моему не было предела. Два дня и две ночи провел я в посте и молитвах, прежде чем прийти к тебе. Скажи мне, как ты мог разувериться... Нет! Лучше скажи мне, верил ли ты? — Игумен Петр проникновенно заглянул мне в глаза, будто ища там ответа. — Я прочту тебе символ веры.

И он дрожащим голосом пересказал мне Никео-Цареградский символ веры.

— Вот что, ваше святейшество, — тихо промолвил я, когда игумен сказал последний, двенадцатый символ, — мы более чем кто-либо должны веровать и веруем. Мы веруем абсолютно, и поэтому наша вера лишена смысла.

Он хотел было перебить меня, но я торопливо продолжил:

— Для любого человека ничего не стоит принять одиннадцать заповедей веры. Действительно, что может помешать принять Иисуса, признать Святой дух, признать Вседержителя. Почему бы и нет! Но все дело в том, что людям трудно уверовать в воскрешение из мертвых, ибо никто не видел после первого пришествия подобного чуда с естественнорожденным человеком, ибо для того, чтобы сделать себя бессмертным, необходимо по Библии, по Корану, по Талмуду, наконец, обязательно провозгласить себя смиренным рабом господа своего. Подвиг верующего человека в том-то и заключается, что он полностью подчиняет себя Богу во имя вечной благодатной жизни на небесах. Подвиг атеиста заключается в том, что он провозглашает себя свободным человеком, и за его душой начинают охоту темные силы. Но нам, мальчикам для битья, не надо провозглашать себя рабами, дабы воскреснуть. Поймите же, что уверовать в Бога для нас так же просто, насколько вам просто разувериться в нем.

— В тебе говорит непомерная гордыня! — Игумен Петр вскочил. — Не хочу тебя больше слушать! Вы безбожники, и когда придет судный день, вы поплатитесь за ересь вашу!

— Нам не надо судного дня, ведь мы не люди, — ответил я с некоторой усталостью в голосе, будто объясняя который раз банальную мысль. — Иисус приходил, дабы искупить грехи людей, но не мальчиков для битья. Некому прощать нас, поскольку некому нас судить. Мы так и останемся между небом и землей. Бессмертные, но неприкаянные. Мы будем скитаться во вселенной, ища своего спасителя, но, по-видимому, уже не сорок лет, а гораздо дольше.

Игумен Петр непонятно зачем вновь перекрестился, а затем спросил меня растерянно и с некой безнадежностью:

— А как же мы, остальные люди?

— Вы... — Я горько усмехнулся.—

Провозгласив себя рабами,

Слух господина своего

Вы ублажаете псалмами

Во славу милости его.

И он дарует вам спасенье,

Он даст любовь и благодать.

Но тайну чуда воскресенья

Вам не дано вовек узнать.

Вы сами нас освободили

От смерти и любви к Христу.

Ведь нас безгрешно сотворили —

И нам не светит страшный суд.

Вам вечно пребывать рабами.

Ваш милосерден господин.

Молитесь скопом — мы не с вами.

И мы, конечно же, не с ним.

* * *

Никто никогда еще не видывал такого скопления кораблей. Громадный флот уходил в сторону Плеяд. Все борта располагались в прямой видимости, и было безумно приятно ощущать грандиозность события, подключившись к системе наведения башен крейсера. Рядом замерли Скорпион и Ворон, а за спиной ухмылялся чему-то своему Вольдемариус, обещавший нам напоследок некую приятную неожиданность.

— А все-таки у вас не вышло! — ехидно констатировал он, заставив меня оглянуться.

— Почему это? — почти в унисон произнесли мы.

— Вы хотели убежать от людей, а они вон какой шлейф соорудили. Тут и обиженные сионисты, и крестоносцы всех мастей, и даже астралы на придурковатом катамаране. Намаетесь вы с ними!

— Не зуди! — Ворон похлопал себя по животу. — Зато жратвы они берут с собой навалом. Ты лучше поведай, что за сюрприз готовишь нам?

Вол не ответил, но через восемнадцать минут мы сами все увидели.

Несуразный дредноут довольно быстро шел нам наперерез, волоча за собой, будто упирающихся ослов, две планетарные базы.

— Ты с ума сошел! — воскликнул я пораженно, попытавшись схватить Вола за руку. — Где ты их взял?

— Где взял, там уже нету. — Он ловко увернулся от моих пальцев. — Не трогай меня своими грязными руками. Я-то думал, что ты придешь в восторг от такого подарка.

— Он, конечно, в восторге, — ответил за меня Скорпион, — но...

— Милые мои ребята, — совершенно серьезно сказал Вольдемариус, сделав шаг в нашу сторону. — Я люблю вас всех, и буду ждать, когда вы вернетесь.

— Ой-ой-ой... — дурашливо запричитал Скорпион, но глаза его заблестели. — У меня аж комок в горле застрял.

— Мы вернемся, Вол. — Я прищурил глаза, будто пытался что-то рассмотреть там, прямо по курсу. — Мы найдем то, что ищем, и обязательно вернемся.

ЭПИЛОГ

Никуда не уйти от минувшего. Его драмами зиждется мир. Там укрыто от взгляда досужего все, что нынче мы боготворим. Там зачали мы наши повадки. Где и как — позабыли мы, но родовые болезненны схватки. Мы их помним, хоть было давно.