Порочный круг
Шрифт:
— Что ты хочешь?
И сей простой вопрос снова поставил меня в тупик. "Действительно,— думал я в небольшой растерянности,— а чего я добиваюсь? Ты хотел увидеть того, кто управляет киберами? — Так вот он — перед тобой. Вернее, ты понял, что он многолик и в то же время бесплотен как квинтэссенция вселенского зла. Ты понял, насколько глупо бороться с этой силой, ибо борьба эта не имеет ни конца ни начала..."
Внезапно мысли мои обратились к телам людей, погруженных в летаргический сон. "Их можно было бы поменять на тело этой красавицы,— соображал я, оглядывая свой трофей,— хотя мне и не понятно, что это существо нашло в ней".
Тут, однако, враг мой решил ускорить переговоры:
— Я могу освободить души самок и молодых детенышей, если ты отпустишь мое любимое воплощение.
—
Ответом на мой вопрос было молчание. Странно, но я еще долго размышлял в тишине, стоит ли менять души людей на тело девушки или просить нечто более существенное. Неожиданно в моей голове стали роится дикие мысли прикончить свою заложницу и рассмеяться в лицо тому, кто воплотился в МакКорфи. И я готов уже был сделать это, но тихий голос Вэнса, тронувшего меня сзади за руку, вмиг разрушил сформировавшийся у меня в мозгу бред:
— Давайте так и сделаем, мистер...
Прищурив глаза, я посмотрел сначала на Вэнса, а потом на МакКорфи:
— Мы так и сделаем... — словно эхо повторили мои губы фразу Вэнса, а потом я добавил более энергично.— Но провести меня тебе не удастся.— Тут я погрозил пальцем МакКорфи, и жест этот показался мне смешным, я усмехнулся и добавил.— Сейчас Вэнс и остальные ребята отправятся назад к нашему флоту. Ну а мне не остается ничего другого, как залечь в анабиоз с этой красавицей в одном саркофаге.— Тут я замолчал, еще раз пристально оглядев тело заложницы.— Думаю, мне будет приятно лежать рядом с ней до тех пор, пока кто-нибудь из наших ребят вновь не прибудет сюда и не скажет, мол, все условия договора выполнены — то есть женщины и дети в безопасности. Насколько я понимаю, ты просто оставляешь их на развод?
Нечто в оболочке мистера МакКорфи никак не прореагировало на мой вопрос. Тогда я вновь поинтересовался:
— Как же мне называть тебя, хозяин киберов и чертей? Его Сатанинским Величеством?
Тут мне показалось, что губы мистера МакКорфи слегка дрогнули, будто вот-вот готовы были изобразить улыбку:
— Называй меня Падшим, ты, нелюдь.
— Отлично. Так вот что, Падший, я изнутри заминирую саркофаг, поэтому вам не стоит пытаться освободить эту красотку, не разбудив меня. А когда я проснусь, то уж сам решу, стоит ли мне выходить наружу. Как видите, мистер МакКорфи, о, простите, мистер Падший, мы поставлены в неравные условия — вы хотите заполучить это очаровательное тельце, а мне совершенно без разницы, доберутся люди домой живыми или нет, просто я выполняю свою работу. В принципе, я мог бы потребовать освободить и мужиков, и думаю, ты бы пошел даже на это, уж больно, видать, ценна для тебя сия красавица, но у нас погибло слишком много кораблей, и нам просто некуда будет разместить всех людей. Но договор есть договор — пока я не убедюсь, тьфу ты, не убеждусь, или все-таки не убедюсь? Ладно: пока я не удостоверюсь, что условия его выполненные получишь назад ее.
С этими словами я встряхнул тело красавицы. Падший аж затрясся, увидев, как я обращаюсь с его сокровищем. И это вызвало у меня почти истеричный приступ хохота:
— Она очаровательна, это правда. Но что тебе в ней дорого до безумия?
Падший ответил не сразу. Он обошел вокруг, заставляя нас тем самым все время поворачиваться лицами к нему. Наконец, остановившись, он тихо сказал, слегка махнув рукой:
— Где уж вам, обреченным жить в одной плоти, понять удовольствие выбирать свой облик...
Больше он не стал ничего говорить. Я отправил Вэнса и остальных ребят добираться до нашего флота, а сам отправился к уже приготовленному саркофагу, дабы погрузиться в глубокий сон вместе с пленницей. Интересно, какие видения пригрезятся мне там?
Гефсимания была благодатным местечком. Кедрон в ту пору струился как некогда полноводным, и берега его уже вовсю шумели свежей травой, и уже отцветали оливы, и уже летали трудолюбивые пчелы, а по вечерам вспыхивали зеленые огоньки перезимовавших светлячков. Посланец решил отдохнуть здесь вместе со своими сподвижниками перед тем, как сотворить заключительный акт задуманного им действа. Он знал, что близнец все время ходит рядом, все время наблюдает за ним, и этим вечером Посланец решил — брат его уже подготовлен для участи, выпавшей ему. Посланец собрал вокруг себя учеников и снова повел разговор о Вседержителе, восхваляя его и говоря о дарованном людям бессмертии души. Однако в последнее время Посланца стала назойливо посещать мысль о том, что стоит ли торопиться уходить из этого мира. Он уже привык к людям, и частенько воображал, как хорошо было бы ему править человечеством, да и его подданные, пожалуй, нуждаются в опеке. Он стал намекать ученикам своим об этом, говоря, что в его мире найдется местечко и для них, поверивших в него. Все сподвижники подобострастно закивали головами, и только Фома пожал плечами:
— Неведома нам твоя дорога и неведомы нам цели твои...
Но он не закончил, поскольку его перебил Филипп, схвативши Посланца за десницу:
— Не слушай его, учитель,— потом он добавил, слегка смутившись,— но если бы ты показал нам отца своего, мы были бы непоколебимы в вере своей.
"Посланец долго молчал, а затем промолвил, поднявшись и посмотрев в сторону Иерусалима:
— Я докажу вам, что я говорю правду. Я сам умру и воскресну.
Ученики его зашумели, дескать, что ты, учитель, что ты! Кое-кто из них принялся кричать на Фому и друга его Иуду. Однако Посланец жестом прекратил эти свары и направился в сторону Кедрона, позвав с собой именно Иуду, и только его одного. Никто не знал, о чем они шептались, погрузив ноги в поток, но Посланец пришел назад в одиночестве. Все пребывали в тягостном безмолвии, будто нечто недостойное сотворилось тут. Вскоре, перешедший поток вброд, сподвижники Посланца улеглись спать на сухом правом его берегу, подивившись неожиданно навалившейся усталости. И только Фома отдалился от лагеря, будто не испытывал непобедимую дремоту, и принялся кидать в воду камни, думая о чем-то своем. Посланец, сделав так, чтобы все окружавшие его заснули, решил направиться на поиски Близнеца — ибо было чувство, что он затаился неподалеку. Но только поднялся с расстеленного на остывавшей земле плаща, как к нему подошел Фома:
— Я пойду с вами, учитель.
Посланец даже немного растерялся. Столько раз он убеждался в исключительности этого человека — ничего не мог с ним поделать даже он, стоявший подле Вседержителя. Вот и теперь Посланец попытался отделить душу Фомы от тела, дабы он не мешал планам его, но не смог сделать этого, будто перед ним находился равный ему.
— Чего хочешь ты? — спросил Посланец Фому даже с некоторой усталостью в голосе.
В ответ человек слегка улыбнулся:
— О, не бойся меня, ты, пришедший издалека. Многое изменилось со времен великого посева. Я не собираюсь препятствовать тебе, но когда настанет час, я помогу тебе уйти. А сейчас я прошу тебя объяснить мне некоторые непонятные вещи.
Посланец слегка иронично посмотрел на ожидавшего ответа Фому, затем сел обратно на плащ и не спеша рассказал ему все: и о Падшем, и о Вседержителе, и о Близнеце его, и об уготованной ему участи.
— Вы, боги, малодушны...— с горечью в голосе промолвил слушатель его и поднялся первым.— Ну что ж, иди, веди сюда агнца своего.
— Послушай...— Посланец даже схватил Фому за полу плаща, вынудив его вновь опуститься на землю.— Я не хочу оставлять людей. Я многое могу дать вам. Кем я был там, возле трона Вседержителя? Всего лишь слугой его, а здесь я властелин мира, живое божество. Так зачем же мне снова становиться никем? Мы можем жить вместе! Я могу даровать всем, приближенным ко мне, бесконечную телесную жизнь. Я могу воскрешать вас, если вы будете служить мне...
Фома не смотрел на Посланца, ковыряя веточкой оливы землю подле себя. Вдруг он поднял глаза и устремил взгляд свой на желтоватую стареющую Луну, будто ища там слова, чтобы продолжить разговор, и вскоре действительно промолвил:
— Что касается меня, то я уже окружен достаточной заботой. А что касается их,— Фома кивнул в сторону спящих людей,— знаешь, я подумал,— он на секунду замер, а затем, взявши за руку Посланца, приблизил его к себе и зашептал ему на ухо еле слышно, но в то же время со страстью в голосе: