Порочный сексуальный святой
Шрифт:
От этого приказа у нее скрутило живот, потому что она знала, что если останется в этом доме, то в конце концов станет женой Харрисона.
— Трудно будет устроить свадьбу без невесты, — сказала она, повернулась и направилась к двери.
— Куда ты направилась? — потребовал ее отец.
Этот раскатистый голос всегда заставлял ее сердце колотиться от страха и обычно повиноваться. Но она не выказала никаких признаков страха, когда остановилась и снова посмотрела на отца.
— Я не знаю, куда иду, и мне все равно. Я ухожу из этого дома и в ближайшее время не собираюсь возвращаться. Пока ты не смиришься с тем, что я не выйду замуж
Конрад прищурился, выражение его лица было проницательным.
— Если ты выйдешь сегодня вечером из этого дома, у тебя не будет ничего, кроме одежды, которая на тебе.
Ее отец не блефовал. Угроза была реальной, потому что Конрад Джеймисон сделал бы все, чтобы выиграть эту битву. Он вполне мог выиграть, учитывая, что она во всем зависела от родителей — продуманная тактика с их стороны, и теперь она знала почему. Но она была не просто пешкой в отцовском бизнесе, и если она ненавидела свою слабость и уязвимость, то пора что-то предпринять. Угроза быть отрезанной от удобств, которые она всегда считала само собой разумеющимися, была ужасающей перспективой. Но не такой страшной, как оставаться рабыней отца, выйти замуж за Харрисона и быть несчастной всю оставшуюся жизнь.
Приняв решение, она продолжила свое шествие из кабинета.
— Не волнуйся, она вернется, — успокоил Харрисона отец. — Без денег она не уйдет далеко.
Слезы гнева подступили к горлу Саманты, но она их проглотила. Тот факт, что отец считал ее неспособной позаботиться о себе, словно нож вонзился ей в сердце, только укрепив ее желание доказать, что он ошибается.
Она выбежала в коридор и чуть не налетела на мать, стоявшую рядом с кабинетом, такую красивую и нестареющую, благодаря филлерам и пластической хирургии. Судя по выражению ужаса на ее лице, сегодня она тоже подслушивала.
— Саманта, ты не можешь уйти, — сказала Кассандра с ноткой отчаяния в голосе. — Почему бы нам не попросить Мэгги сделать нам чашку чая, и мы сможем поговорить об этом.
Саманта любила Мэгги — их милую, добрую экономку, жившую в доме последние двадцать лет. Пожилая женщина, которая укачивала ее по ночам, когда ее собственную мать нельзя было беспокоить, и которая вытирала слезы, когда какой-нибудь мальчик обижал ее.
Саманта с трудом сглотнула и твердо решила.
— Нам нечего обсуждать, мама. Я люблю тебя, но не хочу быть разменной монетой в бизнесе, и я не выйду замуж за человека, которого не люблю.
— Не смеши меня, Саманта. Давай сядем и поговорим. Ты не можешь всерьез оставить все это.
— Моя жизнь предназначена для чего-то большего, чем это, — сказала она, охватывая все вокруг взмахом руки — показушный дом площадью в двенадцать тысяч квадратных футов, в котором они жили, и богатство, с которым она выросла, давали ей все самое лучшее.
— Твой отец прав. Ты не уйдешь далеко, и поймешь, какую огромную ошибку совершила, — сказала Кассандра, пытаясь заставить ее передумать.
Она грустно улыбнулась матери.
— Это шанс, которым я должна воспользоваться.
Она направилась в фойе, схватила сумочку от Луи Виттона, которую оставила на столике у входа, и вышла через массивные двойные двери. С ключами от машины в руке она села в Maserati GranTurismo, подаренный ей родителями на двадцать пятый день рождения. Пока она ехала прочь от огромного поместья в Ривер-Форест, она не переставала думать, пока не добралась до окраины Чикаго.
Зная, что это лишь вопрос времени,
При ней была небольшая сумма наличных, и неизвестно, сколько еще времени у нее будет доступ к кредитным картам, прежде чем они будут заблокированы. Она позвонила в таксомоторную компанию, вышла из машины, бросила ключи и сотовый телефон под сиденье — так как отец мог отследить и это — и заперла дверь.
Через несколько минут к тому месту, где ждала Саманта, подъехало такси. За рулем сидела дружелюбная молодая девушка лет двадцати с небольшим, и она рассчитывала, что другая женщина найдет ей подходящее место, чтобы отпраздновать первую ночь свободы. Место, где никто не узнает ее, не осудит и не будет ожидать, что она станет хорошей девочкой, какой была всегда.
— Меня зовут Энджи. — Девушка с дружелюбной улыбкой оглянулась через плечо на заднее сиденье. — Куда я могу отвезти вас сегодня вечером?
— В ваш любимый бар в Чикаго.
Энджи удивленно подняла брови, увидев дизайнерскую сумочку Саманты и роскошный наряд.
— Вы в этом уверены? Мой любимый бар находится далеко от «The Aviary», — она имела в виду высококлассный лаундж, куда богатые приходили, чтобы пообщаться и остаться незамеченными. — Место, где я тусуюсь, немного… грубовато, — сказала она со смехом.
Саманта усмехнулась.
— Именно на это я и рассчитываю.
Глава 2
Клэй Кинкейд бросил взгляд на женщину, сидящую в дальнем конце бара, и сразу же определил ее как «кексик» — термин, который одна из его барменш придумала для малопьющих, кто не мог справиться с выпивкой. Что, казалось, относилось к случаю потрясающе красивой блондинки, изучавшей пустой стакан перед собой.
С другой стороны, она могла быть кексиком и по другой причине. Она выглядела богатой, милой и декадентской, как неотразимое лакомство для гурманов, на которое, будучи маленьким мальчиком, он с тоской смотрел в городской пекарне. У него не было возможности попробовать эти сладости, но даже сейчас, в тридцать два года, он все еще помнил, как его рот наполнялся слюной, и как его всегда пустой желудок урчал и болел — пока владелица магазина не прогоняла его, потому что не хотела, чтобы это отребье, Кинкейд, незаконнорожденный ребенок шлюхи-наркоманки, удерживал клиентов от входа в ее высококлассную пекарню.
Эта женская версия кексика была так же соблазнительна, и его порочные мысли обратились к тому, чтобы откусить от нее восхитительный кусочек, и посмотреть, такая ли она сладкая, какой выглядит, а затем облизать ее нежную, сливочную кожу и развратить этот идеальный розовый ротик и соблазнительное тело, предназначенное для удовольствия и греха.
Его член дернулся от фантазии, пронесшейся в его голове, но это все, что было. Грязная фантазия. Женщина явно была не из этого района. С этими шелковистыми блестящими волосами, безупречным цветом лица и нитью мерцающего жемчуга на шее, она кричала о высшем классе и богатстве. Остальная ее одежда — бледно-розовая шелковая блузка и кремовые брюки — также являла прямой контраст с непринужденной атмосферой джинсов и футболок, окружавшей Кинкейда.